Дмитрий Глуховский
2 ч ·
ВРЕМЯ КНУТА
Зачем власти арестовывать Кирилла Серебренникова – самого заметного, самого интересного, самого успешного и самого известного на Западе российского режиссера?
Ведь арест будет выглядеть как начало репрессий против инакомыслящей интеллигенции, в европейской прессе поднимется шквал критики, а в России будут негодовать либералы и прогрессисты. Распятый Следственным комитетом Серебренников превратится в культовую фигуру на Западе и в мыслящей среде внутри страны.
Зачем? – это главный вопрос по делу Серебренникова. Его обвиняют в мошенничестве и в присвоении государственных денег: созданный им проект поддержки современного искусства «Платформа» получил из московского бюджета более 200 миллионов рублей.
Но сегодняшняя Россия – государство мошенников: все его первые, вторые и третьи лица подозреваются в злоупотреблении властью в целях личного обогащения. Страной фактически владеют путинские друзья и сослуживцы, люди безликие и бездарные. Власть укомплектована откатчиками. Силовые органы давно превратились в охранные корпорации, которые монетизируют государственную монополию на насилие, как умеют. Чего стоит обвинение в мошенничестве и растрате из уст мошенников и растратчиков?
При этом надо понимать, что в путинской России коррупция является чем-то гораздо большим, чем в обычных странах. Пронизывая государство сверху донизу как грибница, она играет системообразующую роль: с одной стороны, обеспечивая чиновникам огромные теневые доходы, а с другой, заставляя их жить в вечном страхе разоблачения, коррупция делает чиновников истерически лояльными режиму. Ветви власти давно спилены или отсохли, остался только пораженный грибницей ствол. Под кремлевским ковром по-прежнему грызутся бульдоги, но кость раздора для них – исключительно доступ к государственным финансам.
Как и независимого парламента, независимого правосудия в стране нет. В особенности во всем, что хоть как-то касается денег или политики. В вопросах денег побеждают деньги, в вопросах политики значение имеет только целесообразность. И Кириллу Серебренникову не стоит рассчитывать на правосудие. Суды всех инстанций оформят любое решение, принятое внутри властной корпорации, подверстав под него свидетельские показания, доказательную базу – да и законы.
Обвинения в адрес Серебренникова – уголовные, но это не значит ровным счетом ничего. Дело его политическое. Михаила Ходорковского тоже в свое время посадили на десять лет по обвинениям в мошенничестве, но все эти десять лет он считался и являлся самым заметным политическим заключенным в стране. Так и в деле Серебренникова вопрос его вины не стоит, стоит только вопрос целесообразности его преследования.
Говорить о самостоятельности силовиков, арестовывающих Серебренникова, тоже не приходится: каковы бы ни были истинные претензии власти к режиссеру, его зрелищное задержание посылает мощный сигнал – и внутри страны, и вовне. Путин еще недавно называл излишне ретивых следователей «дураками», но искренность вообще не самая сильная его черта, и вот Серебренников взят под стражу и сфотографирован в клетке. Глупо считать, что Путин, известный любитель шифрограмм, не в курсе. Остается только расшифровать месседж.
Это не первый арест деятелей искусства в современной России: участницы Pussy Riot оттрубили на зоне свою «двушечку» по статье за оскорбления чувств верующих за «панк-молебен» с амвона храма Христа Спасителя, да и процесс над художником Петром Павленским, который облил бензином и поджег двери приемной ФСБ, мог вполне кончиться реальным сроком. Но и Pussy Riot, и Павленский – прежде всего политические акционисты и провокаторы, художественная ценность их акций очень условна. Их перформансы были прямым вызовом власти, укусами в самые ее чувствительные места: Pussy Riot изобличали превращение независимой когда-то церкви в политический инструмент, в очередной департамент корпорации власти, а Павленский бесстрашно атаковал ФСБ – подлинный оплот режима, считающую себя к тому же чуть ли рыцарским орденом и претендующей на роль нового дворянства в путинской монархии. Власть чувствовала себя обязанной огрызнуться, чтобы другим было неповадно.
Однако Серебренников свои постановки в вульгарные политические манифесты никогда не превращал. Критиковать власть в интервью – в особенности на волне крымских и донбасских событий – мог. Но свободомыслие в России до сих пор не каралось тюремными сроками. Зачем под камеры запихивать в клетку большого художника, уже снискавшего мировую известность, ставящего оперы и балеты в Берлине и Штутгарте, и уже покорявшего сцену номенклатурного Большого театра?
Спектакли Серебренникова славятся своей неоднозначностью – общественной и политической в том числе. В сегодняшней России несложно прослыть скандальным, учитывая курс на ультра-консервативные, имперские, патриархальные ценности, взятый Путиным образца третьего срока. Открытая гомосексуальность? Воинствующий атеизм? Малейшие сомнения в том, что Крым – исконно русская земля? Или, не приведи Господь, попытки обсуждения роли СССР во Второй Мировой войне? Теперь это все крамола. И всегда найдутся чувствительные граждане, которые оскорбятся и напишут за нее заявление в прокуратуру, а там уже все пойдет по накатанной.
Полностью подконтрольный Администрации президента телевизор и цепной сегмент Интернета транслируют и формируют образ России-крепости, со всех осажденной врагами, России, ведущей неравную борьбу с растленным Западом; любые прогрессивные силы внутри страны шельмуются как пятая колонна, как иностранные агенты влияния, занимающиеся моральным разложением гарнизона этой осажденной крепости перед предстоящим штурмом.
Масс-медиа, которые в здоровом обществе должны быть габермасовским public space, местом для общественных дискуссий, превращены в инструмент пропаганды: в молоток, которым людям в головы вбиваются гвозди идеологических и мифологических установок. Сегодня эти установки одни, завтра другие, но, как у Оруэлла, правда власти в сегодняшней России имеет обратную силу. Телезрители обязаны свято верить в то, что власть утверждает сегодня, подавив и вытеснив воспоминания о том, что она врала вчера. Океания всегда воевала с Остазией – и точка; недаром «1984» уже третий год не покидает десятку национальных бестселлеров в России.
В России не осталось ни одного не согласного с властью дециметрового или кабельного телеканала; выжили только одна такая газета, одна позволяющая себе вольности радиостанция и несколько Интернет-сайтов: можно сказать, что со свободой слова в стране покончено. Подавляя инакомыслие, власть действовала прагматически: сначала к присяге (или к ногтю) приводились телеканалы, потом многотиражки, и так далее – по ниспадающей охвата аудитории.
Независимого кино в стране тоже почти не осталось: маленькое число кинозалов и общий скепсис нашего зрителя в отношении отечественного кино сделали его коммерчески бессмысленным. В результате в России почти невозможно снять фильм без государственной поддержки. Продюсеры и режиссеры стоят в очереди в Фонд кино и Минкульт, которые в первую очередь дают деньги на «правильное кино» - вроде «патриотических» фильмов о Великой отечественной войне или выходящему сейчас на экраны опусу под говорящим названием «Крым». Важнейшим из искусств для нас является кино, говорил Ленин, имея в виду массовость и сокрушительную эмоциональную мощь кинематографа, и нынешний глава Минкульта, пиарщик и пропагандист Владимир Мединский, с ним, кажется, согласен.
Военную драму «28 панфиловцев», экранизацию истории одного из выдающихся боевых подвигов Великой отечественной, Мединский расхваливает; тех, кто напоминает, что весь подвиг был развенчан как вымысел пропаганды еще в советские времена, называет «кончеными мразями». Зато режиссера Серебренникова министр Мединский на дух не переносит, и премьера балета «Нуреев» о судьбе легендарного советского танцовщика, гомосексуала и невозвращенца, в Большом театре, была недавно отменена, судя по всему, по личному министерскому звонку.
Премьера была запланирована на 6 августа, и ее отмена стала вторым тревожным звонком для Серебренникова, который с февраля проходил по делу «Платформы» в качестве свидетеля.
На театр, искусство для власти в связи со своей низкой тиражностью не важнейшее, долгое время никто особо не покушался; Серебренникову дозволялось вольнодумство даже и в государственном бюджетном учреждении, каким был возглавленный им в 2012 году замшелый театр имени Гоголя, превращенный им в модный «Гоголь-центр». Тем, что за государственные деньги режиссер думает о всяком разном, вместо того, чтобы думать, о чем сказано, многих раздражало. Но и за это в России прежде не сажали. Ну, то есть, в современной России.
С государевой руки, впрочем, кормился не только вольнодумец Серебренников – дотации и льготы получают почти все крупные и средние российские театры, но у руководства большинства из них хватает такта облизывать кормящие их пальцы вместо того, чтобы покусывать их. У Серебренникова были, говорят, во власти свои благожелатели и покровители – из числа прагматиков и прогрессистов. Может, он поэтому решался немного хулиганить. Но прогрессисты во власти нынче сидят тихо, а говорят от ее лица все больше косноязычные люди в погонах.
Пришла, стало быть, и театрам пора включать вещание Первого канала и давать народу единую магистральную правду. Вот Путин на днях предложил вернуть художественные советы, на которые будет возложена функция цензоров. Чтобы не Администрации президента каждый раз приходилось вникать в тонкости того или иного сюжета, а работники культуры сами себя секли и резали, на низовых уровнях.
Идеологизация русской жизни, в том числе и культурной, имеет, с моей точки зрения, довольно вульгарное, прагматическое объяснение. В тучные годы, когда баррель стоил хорошо за сто долларов, у режима с лихвой хватало денег на подкуп и населения, и чиновничества, и культурных элит. Но теперь деньги кончаются, а Путину нужно не только переизбираться, но и думать о том, как передавать страну детям своих стареющих друзей.
Коррупция делает экономику чудовищно неэффективной, и Путин больше не может позволить себе платить элите за лояльность. Вместо этого элиту теперь ставят перед выбором: с нами или против нас. «С нами» означает разделение мифологии осажденной крепости, дихотомии «Запад-Восток», ностальгии по советской империи, отказа от критики режима, какими бы причудами он себя ни тешил, хоть войнами с соседними государствами, хоть крестовыми походами против меньшинств (это всегда хорошо работает, если нужно отвлечь население от экономических проблем) и, наконец, просто религиозной веры в Путина.
Политические и силовые элиты, ограниченные в том, чтобы ездить на Запад и владеть там имуществом, были принуждены сделать выбор уже три года назад. Пришло время элит культурных. Им, творцам мифов, в такой грубый и устаревший, советский по сути миф поверить трудно, но в сложных обстоятельствах люди умеют искренне поверить в то, во что им было сказано.
Дело Серебренникова, в сущности, предлагает им пойти одним из двух проторенных русской интеллигенцией путей: заткнуться или валить из страны. Серебренников, называемый западной прессой «величайшим» российским режиссером, мог работать в любой точке мира. Но большинство наших писателей, режиссеров и актеров никому за пределами России не интересны и не нужны. Всем, кому казалось, что зарубежная слава Серебренникова, его многочисленные поклонники в России или связи во власти дадут ему иммунитет от преследований, шлют привет опричники из Следкома.
Ходорковский был когда-то сильнейшим из олигархов, и именно по этому по нему ударили в первую очередь. Чтобы остальные крепко задумались.
Вот он, месседж, читайте по губам: на пряники денег больше нет. Настает время кнута.
(вышло в сегодняшней Frankfurter Allgemeine Zeitung)
