В начале XIX века время для европейцев уже не предвещало неизбежного конца света. Скорее, оно начало путь в тысячу ли от «абсолютного, истинного и математического времени» Исаака Ньютона к современным цезиевым часам.За пределами Европы значительная часть мира придерживалась различных правил и интерпретаций того, что означало время. В Индии разнообразные индуистские альманахи предлагали чрезвычайно сложное деление времени, одно внутри другого – от микросекунд, которые использовали для ритуалов, до больших космологических эпох для описания Вселенной и самого пространства. Для индейцев племени Лакота в Америке время включало в себя часы, которые отвечали движению Луны; октябрь для них был «Месяцем опадающих листьев», как пишет автор Джей Гриффитс в своей книге «Тик-так. Взгляд на время со стороны» (1999). В Бурунди те темные, непроглядные ночи, когда лица уже нельзя распознать, называли «Кто ты?» ночи. В исламском мире первую молитву дня надо было читать, когда «белую нить (свет) рассвета можно отличить от черной нити (темноты ночи)».
«Время» стало линейным, и после Французской революции 1789 года будущее зазвучало обещанием утопии. Чтобы ускорить развитие событий, послереволюционная Франция серьезно заявила, что 1792 станет первым годом по новому календарю. Месяцы были разделены на три «декады», продолжительностью по десять дней, а дни поделили на 10 часов и каждый час на сто десятичных минут и так далее. Затем в 1929 году СССР при Сталине отменил семидневную неделю и заменил ее пятидневной, а дни назвали желтым, розовым, красным, фиолетовым и зеленым. А в 2002 году Президент Туркменистана заявил, что январь отныне будет называться «Туркменбаши», так же как его официальное звание «Главы туркмен». Снова и снова наши часы и календари становятся заложниками идеологических потребностей государства.
Что еще важнее, как отмечает немецкий историк Юрген Остерхаммель в своей книге «Трансформация мира. Глобальная история девятнадцатого столетия» (2009), демократизация времени – благодаря часам на городских площадях и позже благодаря доступности наручных часов – изменила то, как в XIX веке североатлантические регионы понимали свою связь с этим распространением однородного времени. Но это также создавало проблемы. Так в Германии, где существовали пять стандартов времени, понадобилась смелая кампания прусского фельдмаршала Хельмута фон Мольтке Старшего, чтобы убедить парламент установить единое время с отсчетом от Гринвичского меридиана.
За пределами Европы значительная часть мира придерживалась различных правил и интерпретаций того, что означало время. В Индии разнообразные индуистские альманахи предлагали чрезвычайно сложное деление времени, одно внутри другого – от микросекунд, которые использовали для ритуалов, до больших космологических эпох для описания Вселенной и самого пространства. Для индейцев племени Лакота в Америке время включало в себя часы, которые отвечали движению Луны; октябрь для них был «Месяцем опадающих листьев», как пишет автор Джей Гриффитс в своей книге «Тик-так. Взгляд на время со стороны» (1999). В Бурунди те темные, непроглядные ночи, когда лица уже нельзя распознать, называли «Кто ты?» ночи. В исламском мире первую молитву дня надо было читать, когда «белую нить (свет) рассвета можно отличить от черной нити (темноты ночи)».
В Раджастане до сих пор существует «час коровьей пыли». Это выражение используют для описания меланхолии вечеров, когда коровы, в конце дня, возвращаются с пастбищ, поднимая клубы пыли
У традиционных японцев год делился на 72 микросезона под названием «ко», каждый из которых длился пять дней (например, дни с 16 по 20 марта – это когда «гусеницы становятся бабочками»). Эти градации времени достаточно длинные, чтобы их запомнить, но достаточно короткие, чтобы напоминать нам о том, как мимолетно настоящее. Время рождалось из интуиций, ритмов природы, религиозных предписаний и нужд сельского хозяйства.