— Брэндон!

Он проигнорировал ее крик.

— Ты знаешь, сколько в Лондоне проституток, мама?

Балантайн посмотрел на Огасту, сидевшую на другом конце стола, и подумал, что до конца жизни не забудет ее лица.

Ее брови приподнялись, глаза широко раскрылись.

— Должна ли я предположить, Брэндон, что ты знаешь? — спросила она голосом, которым можно было раскалывать камень.

Щеки Брэнди начали наливаться кровью, но на лице отражалось неповиновение, берущее начало в далеком прошлом, когда речь шла о таких пустяках, как рисовый пудинг и дневной сон. Он сглотнул слюну.

— Восемьдесят пять тысяч. — Если бы добавил «приблизительно», то смазал бы эффект. — И некоторые из них не старше десяти или одиннадцати лет.

— Ерунда! — отмахнулась Огаста.

И тут впервые в разговор вступил Алан Росс.

— Очень сожалею, но это правда. Несколько человек, репутация и компетентность которых не вызывают сомнений, изучали причины, которые заставляют этих людей заниматься проституцией, и провели соответствующие исследования.

— Какая глупость! — рассмеялась Кристина, громко, но веселья в ее смехе не чувствовалось. — Мама совершенно права. Как мог человек, каким бы он ни был компетентным, заинтересоваться этими людьми? Это же нелепо. Обсуждать тут нечего. Мы опускаемся до абсурда, и это самое неприятное.

Балантайн задался вопросом, а чего это Кристина с такой готовностью согласилась с матерью: обычно такого не случалось. И он удивился, услышав свой голос: «Восемьдесят пять тысяч несчастных в Лондоне!» Подсознательно он использовал эвфемизм слова «проститутка», свойственный тому времени. С ним это социальное бедствие не казалось таким ужасным; он оставлял надежду, что люди почувствуют состраданием к этим беднягам.

— Несчастные! — Брэнди пренебрежительно сощурился. Он сразу понял, к чему клонит отец, буквально прочитал его мысль. — Не надо обставлять все так, папа, словно у нас есть к ним хоть капля жалости. Мы ничего не хотим о них знать! Мы предпочитаем притворяться, что они не существуют или проделывают все с радостью, грешат в свое удовольствие, потому что хотят этого.

— Не мели чушь, Брэнди! — рявкнула Кристина. — Ты ничего об этом не знаешь. И мама совершенно права. Это крайне неприятная тема, и ты демонстрируешь отсутствие хороших манер, навязывая ее нам. Мы уже со всей ясностью дали тебе понять, что ничего не хотим знать об этом безобразии. Джемайма, — она перевела взгляд на сидящую на другой стороне стола жену Брэнди, — я уверена, за обедом ты тоже ничего не хочешь слышать о проститутках, ведь так?

Балантайн наклонился вперед, намереваясь защитить Джемайму. Она выглядела самой уязвимой. И любила Брэнди, и вышла замуж, разом прыгнув вверх через несколько ступенек социальной лестницы.

Но Джемайма улыбнулась Кристине, не отведя ясных и таких умных серых глаз.

— Я нахожу, что тема эта крайне неприятна в любое время, — ответила она. — Но с другой стороны, если я смотрю на беду другой женщины, физическую или моральную, не испытывая никаких неудобств, тогда есть необходимость напомнить мне о моей ответственности как человеческого существа.

На мгновение над столом повисла тишина.

Брэнди ослепительно улыбнулся, и его рука шевельнулась, словно он хотел дотянуться через стол до руки жены и пожать ее.

— Очень благочестиво, — в голосе Кристины слышалось презрение. — Ты говоришь так, будто все еще находишься в школьном классе. Тебе действительно надо развивать воображение, дорогая моя. Нельзя быть такой занудой! Общество больше всего на свете ненавидит зануд.

Брэнди побледнел.

— Но оно обычно прощает лицемеров, дорогая. — Он повернулся к сестре. — Поэтому ты и дальше будешь пользоваться успехом, если постараешься не очень уж выставлять напоказ свое лицемерие… что и проделываешь в данный момент. Неприкрытое лицемерие хуже занудства. Такой человек оскорбляет общество своим присутствием!

— Ты ничего не знаешь об обществе, — отчеканила Кристина, к лицу прилила кровь. — Я только пыталась помочь. В конце концов, Джемайма моя невестка. Никому не к лицу говорить, как гувернантка, даже если думаешь, как она. Святый Боже, Брэнди, мы уже отучили свое!

— Именно так, — наконец-то в разговор вступила Огаста. — Никто не хочет, чтобы его просвещали по части социальных болезней, Брэнди. Добудь себе место в парламенте, если тебя это интересует. Кристина права. И зануда не Джемайма: она просто поддерживает тебя, как и положено жене. Это ты невероятно скучен.