– И поэтому вы научились молчать? – спросил Гамаш.
– Если я хотел иметь друзей, – сказал Хэслам, оглушая их словами. Что это было такое, что так усиливало звук его голоса, – изгиб нёба, форма черепной коробки, особенность голосовых связок? – Если я хотел быть своим – да, я должен был научиться никогда не повышать голос.
– Но это означало, что вы вообще не должны говорить, что вас никто не должен слышать, – сказал Гамаш.
– А что бы вы предпочли? – спросил Хэслам, превратив невинный вопрос в атакующий громогласный выпад. – Говорить, отпугивая людей, или помалкивать в обществе?
Теперь молчанием ответил Гамаш, он смотрел на мрачные лица за длинным столом, зная, что не только перед Кеном Хэсламом стоял этот вопрос, не только он делал такой выбор.
Молчать. В надежде, что не обидишь. В надежде, что тебя примут.
Но что случается с людьми, которые всегда молчат, никогда не возвышают голос?
Все держат в себе?
Гамаш знал, что случается с ними. Все, что они проглатывали, каждое слово, каждая мысль ворочались внутри их, выхолащивая все человеческое.
И в эту пропасть изливали они свои слова, свой гнев.
|