Лучший форум для общения - Показать сообщение отдельно

@Velassaru, Саунд из Терминатора не забудь внутриумственно припечатать к этой же проекции и логотип Си Эн Эн

добавлено через 3 часа 9 минут
– Дима! Это Омон говорит. Возьми трубку.
Я услышал в ответ:
– Слушай, перезвони через две минуты! У тебя радио работает? Включи скорей!
Дима бросил трубку. Его голос был взволнованным, и я решил, что по радио передают
что-то про нас. Но «Маяк» передавал музыку – включив его, я услышал затихающее
дребезжание синтезатора; программа уже кончалась, и через несколько секунд наступила
тишина. Потом пошли сигналы точного времени, и я узнал, что в какой-то Москве
четырнадцать каких-то часов. Прождав еще немного, я взял трубку.
– Слышал? – взволнованно спросил Дима.
– Слышал, – сказал я. – Но только самый конец.
– Узнал?
– Нет, – сказал я.
– Это «Пинк Флойд» был. «One of These Days».
– Неужто трудящиеся попросили? – удивился я.
– Да нет, – сказал Дима. – Это заставка к программе «Жизнь науки». С пластинки
«Meddle». Чистый андерграунд.
– А ты что, «Пинк Флойд» любишь?
– Я-то? Очень. Они у меня все собраны были. А ты к ним как относишься?
Первый раз я слышал, чтобы Дима говорил таким живым голосом.
– В общем ничего, – сказал я. – Но только не все. Вот есть у них такая пластинка, корова
на обложке нарисована.
– «Atom Heart Mother», – сказал Дима.
– Эта мне нравится. А вот еще другую помню двойную, где они во дворе сидят, и на стене
картина с этим же двором, где они сидят...
– «Ummagumma».
– Может быть. Так это, по-моему, вообще не музыка.
– Правильно! Говно, а не музыка! – рявкнул в трубке чей-то голос, и мы на несколько
секунд замолчали.
– Не скажи, – заговорил наконец Дима, – не скажи. Там в конце новая запись «Sauceful of
Secrets». Тембр другой, чем на «Nice Pair». И вокал. Гилмор поет.
Этого я не помнил.
– А что тебе на «Atom Heart Mother» нравится? – спросил Дима.
– Знаешь, на второй стороне две такие песни есть. Одна тихая, под гитару. А вторая с
оркестром. Очень красивый проигрыш. Там та-та-та-та-та-та-та-та там-тарам тра-та-та...
– Знаю, – сказал Дима. – «Summer Sixty Eight». А тихая – это «If».
– Может быть, – сказал я. – А у тебя какая пластинка любимая?
– У меня, знаешь ли, любимой пластинки нет, – надменно сказал Дима. – Мне не
пластинки нравятся, а музыка. Вот с «Meddle», например, нравится первая. Про эхо. Я
даже без слез слушать не могу. Со словарем переводил. Аль-ба-трос над го-ло-вой, па-
рарам, па-рам со мной... And help me understand the best I can...
Дима сглотнул и замолчал.
– А ты хорошо английский знаешь, – сказал я.
– Да, мне в ракетной части уже говорили. Замполит говорил. Не в этом дело. Я одной
пластинки так и не нашел. В последний отпуск специально в Москву ездил, четыреста
рублей брал. Толкался, толкался – никто про нее не слышал даже.
– А что за пластинка?
– Да ты не знаешь. Музыка к фильму. Называется «Забрийски пойнт». Зи-эй-би-ар-ай-эс-
кей-ай-и. «Zabriskie Point».
– А, – сказал я. – Да она была у меня. Не пластинка только, а запись на катушке. Ничего
особенного... Дим, ты чего замолчал? Эй, Дима!
В трубке долго что-то потрескивало, потом Дима спросил:
– На что она похожа?
– Да как объяснить, – задумался я. – Вот ты «Морэ» слышал?
– Ну. Только не «Морэ», a «More».
– Вот примерно такая же. Только там не поют. Обычный саундтрек. Можешь считать,
если «Морэ» слышал, то ее тоже слышал. Типичные «Пинки» – саксофон, синтезатор.
Вторая сто...
В трубке бикнуло, и мою черепную коробку заполнил рев Халмурадова:
-Ра, прием! Вы что там, блядь, базарите? Дел мало? Подготовить автоматику к мягкой
посадке!
– Да готова автоматика! – с досадой ответил Дима.
– Тогда начать ориентацию оси тормозного двигателя по лунной вертикали!
– Ладно.
Я выглянул сквозь глазки лунохода в космос и увидел Луну. Она была уже совсем рядом –
картина перед моими глазами напоминала бы петлюровский флаг, если бы ее верхняя
часть была не черной, а синей. Зазвонил телефон. Я взял трубку, но это опять оказался
Халмурадов:
– Внимание! По счету три включить тормозной двигатель по команде от
радиовысотомера!
– Понял, – ответил Дима.
– Раз... Два...
Я бросил трубку.
Включился двигатель. Он работал с перерывами, а минут через двадцать меня вдруг
ударило плечом в стену, потом спиной в потолок, и все вокруг затряслось от
невыносимого грохота; я понял, что Дима ушел в бессмертие, не попрощавшись. Но я не
испытал обиды – если не считать нашего последнего разговора, он всегда был молчалив и
неприветлив, да и мне почему-то казалось, что, сутками сидя в гондоле своей
межконтинентальной баллистической, он понял что-то особенное, такое, что навсегда
лишило его необходимости здороваться и прощаться.