Просмотр полной версии : Мой творческий фонтан
Всем хорошего дня! Я время от времени балуюсь стишками, реже прозой. Так что, вместо того чтобы оно бесцельно сидело всё в телефоне, буду периодически сбрасывать тут. Предупреждаю: юмор у меня странный, и вообще я - довольно угрюмая личность. Писанина соответствующая, под настроение. Еще, иногда, я корчу из себя философа, так что если совсем непонятно о чем речь, значит я о чем-то заумном и неинтересном.
Вот так. Рекламный блок на этом завершён.
Открою эту тему следующими строками:
На грани грёз и в прошлом день,
Он шёл по лезвию ножа,
Когда, бесшумная, что тень,
Нагим волнением дрожа,
Она пришла тропою снов.
Искрился бархат тонких плеч,
Подобный мрамору богов,
И, будто мёд, познавший печь,
Струилось золото волос.
Скользнул по шёлковой траве,
По коже рук немой вопрос,
И губы молвили ответ,
Украв дыхание в груди.
Сквозь плоть целуя сердца клеть,
Уста сомкнулись, пробудив,
В телах желание гореть.
Сплелись, не в силах совладать
С той жаждой тел детей огня.
Желая всё ему отдать,
В глубины нежные маня,
Она раскрылась, как цветок,
Во мгле сияя белизной.
Он окунулся в тот поток,
Вкушая сладкий, пьяный зной.
В её зрачках, раскрытых тьмой,
Вдруг появился мнимый страх,
Его отринула рукой,
С игривым смехом на устах.
И, обернувшись, будто прочь
Она хотела убежать,
Его звала с собою в ночь,
Туда, где страсть не удержать.
И он откликнулся на зов
И шёл за ней в тот тайный мир,
Где телу хочется оков
И нежность губ, что славный пир.
Но мраку день не одолеть,
И, разрывая тишину,
Рассвет стегнул, как будто плеть,
И обе плоти изогнул.
Он к ней прильнул, став пустотой,
Рукой по мрамору скользнул,
Укрыл от холода собой,
Любовь ей на ухо шепнул.
Она в плену, как за стеной,
Сну отдавалась неспеша,
В его объятиях покой
Нашла смятенная душа.
Snegurochka
29.06.2020, 12:02
@e1team, очень чувственный стих!:girl_in_love:
Неизбежность
29.06.2020, 20:35
@e1team, необычное изложение, мне пришлось по душе.
Казалось, что моя жизнь - будто череда иллюзий или сновидений. Я ждал что истина где-то там, за поворотом, но находил лишь очередной обман, очередную маску, очередную страсть.
Ослеплённый звёздным светом,
В хрустале счастливых слёз,
Чтоб вновь войти в реальность эту,
Умер в мире вечных грёз.
Пожаром спички ослеплённый,
Алым пеплом сигарет,
Смотрел на дымом поглощённый
Облик той, которой нет.
Слепой от солнечного блеска,
В брызгах битого стекла,
Запомнит зуд прозрачной лески,
Как пронзает плоть игла.
Он, ослеплённый юной страстью,
Лунным светом в волосах,
Её навек запомнит платье
И, любовь пожравший, страх.
Он, красоты навечно пленный
Тьму пронзающих лучей,
Ослеп, найдя лицо вселенной
В серебре глухих ночей.
Во мраке дней блуждал, забвенный,
Тратил взор свой на пустяк,
И, обретя, терял мгновенно,
Не сбавляя твердый шаг.
Он шёл, ведомый звёздным светом,
В вечной стуже серых глаз
Той, что связал с собой обетом
В сотнях жизней сотни раз.
Последние три года я кое-над-чем работал. Это, своего рода, епическая поэма на тему "обо всём". Буду постепенно выкладывать здесь, ибо ни одно произведение ещё не вернулось из редакции, сохранив свою девственность. Так что можете считать это черновиком.
Книга Времён
Первая Начал
О Ничто! Начало всех начал, всех судеб эпилог!
Ужели ты то божество, что столь бесплодно мы искали?
В царстве мглы и равновесия, ты правишь одиноко.
Даже Хроноса шаги неумолимые неслышны,
И мгновенья мимолётные - эпохи меланхолии!
О, как пустынны залы лёгких форм, где пустоту немое
Эхо норовит перекричать, где неприснившиеся сны,
Подобно детищам Арахны, ткут воздушные аркады,
И бесформенных надежд шпили стеклянные вонзаются
В гранитный небосвод. Здесь нету Времени закон беречь,
Пространства нет, чтоб меру задавать. Скажи, не горько ли
Подобное сиротство? И прольются вместо слёз в ответ
Осколки хрусталя, и ты, во славу бытия, возляжешь
Жертвой на алтарь. Вот в бестелесном твоём чреве семя
Форму обрело, средь токов взнузданных смятенье зародив,
И затаилось, словно бурю предвкушая, что расторгнет
Узы сна. И тщетным чаянье не будет: с каждым мигом
Всё теснее та темница! Спазм - утроба сократилась,
И взгремел могучий гром, и, будто млат левиафана
Наковальни сокрушил железный столп - удар, которому
Не будет боле равных, ритм сердцу мироздания задал
И, сбив оковы со вселенной, из полотнища миров
Извлёк Искру! И эта Искра - твой нам дар, и жертвы чище
Не сыскать, поскольку, первая из многих - добровольна.
О Ничто, нам жизнь даруя - предаёшь себя забвенью,
Чтоб из праха всего сущего, в конце времён, воскреснуть,
Но, в сей миг последний свой, узри надежды первый свет!
Чудесно всякое начало, что в ничтожество влагает
Необузданную мощь, искру сознания в луч света,
Ключ к пределам мироздания в рассудок пробуждённый.
Тем прекраснее рождение начал, ибо не судьи
Ни грядущее ни прошлое ему, ибо невинно
И пречисто, в бесконечности возможных ипостасей,
Выбирая воплощенье совершенства, жизнь пророчит
Всем творениям без формы и идеи. И не счесть дверей,
Что разом отворились, и путей возможных множество,
И каждый расщеплён на мириады тонких троп. И то -
Лишь крона древа. Нет, всего лишь ветвь одна! Корней же древа
Разумом обширность не объять! И в переплёте сих ветвей,
Миры возможно рассмотреть: былых миров, ушедших в вечность,
Робкий трепет ощутить, обжечься светом тех, что ныне,
Плач услышать нерождённых... Шаг во тьму, и сделан выбор.
Трёх рождение грядёт! И мироздание вскричало,
Как кричит новорождённый, чьё нутро наполнил жаром
Первый воздуха глоток! Явитесь, Зодчие вселенных,
Чада случая и рока, чтобы в миг вершенья судеб,
На распутье ста дорог взять то, что ваше справедливо:
Над творением воссесть! Вот отрок первый - это Время -
Сын мудрейший. Вечно юный, он древнеет бесконечно.
Первородный, но узрит последний свет. Спустя мгновенье,
Знает быль и настоящего столь хрупкое плетенье,
Каждый путь куда ведёт и их число. А путь, единственный, -
Вперёд, пока Привратник зоркий бдит! Второго отрока
Пространством величают: покоритель рубежей, снискатель
Вечности в триумфах. Но едва победоносный стихнет шаг,
Кто видит знаменья, кто слышит шёпот рока - знай: приходит
День последний бытия. Сейчас, своей натуре верный,
Он, свободу обретя, сломив незримые барьеры,
Устремился, воевода, к граням зыбким, эфемерным,
Неизведанным дотоле. Дщерь последняя из троицы -
Материя: миров и тварей всех, что их наполнят, мать,
Отец, превратность форм, бессмертье сути, многоликая,
Единая во всём. Покинув лоно, по следам Пространства
Мчится юный отрок. Наполняя царство небыли собой,
Она несёт благую весть! Но, вдруг, тревога приступила.
Как младенца, что, заснувший подле матери, очнулся,
Одинокий, в темноте, её волнение сковало.
И сказала - трепет в голосе, надежда и унылость:
"Предвкушала новый мир: прекрасный, светом напоённый,
Но пустынность лишь, куда ни посмотри! О край безмолвный,
Неужели не вкусить тебе ни горечи рожденья,
Ни блаженства, что есть смерть?" И Время-брат ей отвечало:
"Впрямь, тоска и всюду тьма пути скрывает, но я - пламя,
Проведу тебя сквозь ночь! Ступай за мной, судьбе на встречу.
О творец, узри свой путь!" И говорило ей Пространство:
"О сестра, прими и мой ты дар: бескрайние просторы -
Велий холст, под стать творцу! Его наполни ты мирами:
Каждый - верный отсвет брата, вечно дивный, уникальный."
Так узы братские крепки, так их любовь порой жестока!
Лишь мгновение минуло - спорят Трое, что есть мочи.
Ибо всех детей натура - себялюбие, а первые -
Тем более рабы его. Материя - Мамоны раб,
Предав своё призвание, забыв сакральный дар, росла
И множилась бездумно, безвозбранно поглощая щедрость
Девственных просторов, зачиная в них безумья семена.
Гордыня разум воспалила чаду среднему - Пространству.
И победы стали пищей, перестали быть наградой.
Чётких граней остриё теперь притуплено, размыто,
В самом сердце королевства пустота, раздор и смута:
Не империи единство, но клоки отдельных княжеств.
Даже старшее Дитя постигла пытка: грех гордыни,
Жадность власти. Чаду - Времени в рассудок сладким ядом
Проникал искуса шёпот, тиранию восхваляя.
Но во лжи и горлобесии Он истину услышал:
Что склониться долг кого-то, направлять - удел другого,
И один всего лишь путь в краю, где ужас и смятенье,
И один есть верный пастырь. И всё сущее затихло,
Ожидая приговор. И Время суд вершил над всеми,
Свод законов огласив, сплотивших Троицу навечно!
И открылась всем их доля, взвесил каждый тяжесть ноши.
Младшей доля - материнство - стать родителем миров: простор
Угрюмый, дикий, юный светом, форм многообразием
Прекрасных населить. От преступлений рубежи хранить,
Уделом стало Среднего, а Старший бремя власти принял -
Первенца по праву. Строгий царь над мирозданием воссел,
И ясный взор его грядущее и прошлое пронзает.
В нём нет скорби по былому, нет суда о том, что ныне,
И что будет, совершившись, убивает все сомненья.
Он - хранитель колыбели, и в деснице рдеет пламя,
Что сплотит Трёх воедино, проведёт сквозь тьму и хаос
По единому пути - вселенной сад бескрайний холить
И возделывать любовно. Стало всё единым целым,
Было каждому своё и это было справедливо.
Элениэль
29.08.2020, 23:37
Чудесно всякое начало, что в ничтожество влагает
срочно пошла искать значение слова "влагать"
срочно пошла искать значение слова "влагать"
от слов "вкладывать", "вложить"
что сделать - "вложить"
что делать - "влагать" )))
вот и @ДуренЪ, как начинающий филолог, не даст соврать... :rofl:
Элениэль
31.08.2020, 12:24
от слов "вкладывать", "вложить"
что сделать - "вложить"
что делать - "влагать" )))
вот и @ДуренЪ, как начинающий филолог, не даст соврать... :rofl:
да смысл понятен и без пояснений. Это слово придает некий оттенок пафосности в вульгарное (обычное) значение "вложить".
@Элениэль, как я понял, общий стиль такой )))
Элениэль
31.08.2020, 12:49
@Элениэль, как я понял, общий стиль такой )))
напомнило оды М.В. Ломоносова
да смысл понятен и без пояснений. Это слово придает некий оттенок пафосности в вульгарное (обычное) значение "вложить".
@Элениэль, как я понял, общий стиль такой )))
По крупному счёту, да, стиль такой. По крайней мере в данном фрагменте. Но иногда приходилось использовать подобные "пафосные" варианты слов, чтобы уместится в размер, сохранить смысл и чтоб, к тому же, не звучало как что-то из песни на-на.
(Книга Времён, продолжение - Первая Начал, эпизод IV)
Но завистливая Тьма - слуга бесплодная раздора -
Очи Братьям затмевала, сотворив повсюду серость,
И уныние росло. Тогда из первых чад Материи
Восстали сыновья: два близнеца, собою хрупкие,
Едва ли различимы, и, в желании своём любовью
Искренней, простой тоски рассеять пелену и озарить
Лик сникший Матери улыбкой, верность молвили друг другу
И в объятиях слились. Сердца их жарко пламенели,
Чистотой сияли души, и в свечении неясно:
То двоих сжигает пламень, то один в нём оживает.
Так и было: две души слились в единой оболочке.
Будто соткана из света, та сияла нестерпимо!
Этот свет пустился в пляс, Пространству в длани заструился,
Цвет и формы вызволяя из бездонного острога,
Где томились слепотой, где, в ненасытных чёрных безднах,
Ужас властвовал доселе. И увидели три Отрока,
Что свет весьма хорош и хороши его деяния.
И воля их была, и нарекли своим гонцом. Другие,
Свет кого коснулся, Тьму немедля отвергали и огню,
Как прежде двое, предавались. Животворная заря
Гнетущий сумрак вытесняла, становилась чётче, ярче.
Лишь свечение вначале, позже - робкая свеча, затем,
Ласкающий теплом, костёр пожаром обернулся. Гром
Немой, но слышный вечно сердце облака сотряс, и звёзды,
Огненное племя, бой последний дали Тьме, и в небосвод,
Пустой и блёклый, ворвались! И были звёзды хороши,
И Чадам Случая приятны, и Пространство расступалось
Перед мощью исполинов. Пред красой их светлых ликов,
Даже Время замедлял свой вечный шаг неутомимый!
И воспели звёзды Троицу и, словно диадема,
Мироздание венчали! Тот горел венец металлом
И камений был исполнен! И возрадовалась Матерь
И прострёла к звёздам длань, и от её прикосновения
Те ожили - кто зверем в зачарованном лесу, в глубинах
Рыбой кто-то стал, но чудо-птицами другие в вышине!
И силуэты их и странных тех краёв, где обитали,
Благородной сединой вселенной платье серебрили.
Элениэль
01.09.2020, 00:35
Но завистливая Тьма - слуга бесплодная раздора -
Очи Братьям затмевала, сотворив повсюду серость,
И уныние росло. Тогда из первых чад Материи
Восстали сыновья: два близнеца, собою хрупкие,
Едва ли различимы, и, в желании своём любовью
Искренней, простой тоски рассеять пелену и озарить
Лик сникший Матери улыбкой, верность молвили друг другу
И в объятиях слились.
Гомер...Гомер..еще добавить приключений Одиссея..
Гомер...Гомер..еще добавить приключений Одиссея..
То ли ещё будет... ;)
П.С.
На самом деле вдохновением общего стиля стал Утерянный Рай. Илиада и Энеида послужили прототипом для более позднего фрагмента.
(Книга Времён, продолжение - Первая Начал, эпизод V)
Минули тысячи эпох, и был порядок повсеместно.
Песнь миров слагала Мать - архитектон непревзойдённый.
Необъятные пейзажи под пером её взрастали,
Озаряя первозданный, тихий свод фантазмов сонмищем
Длинною в свет столетий. Там, средь гор и океанов, бестий,
Сотканных из свежих облаков, ютились сны грядущих звёзд,
И в них борьба тепла и холода без края и конца.
И круговерть сия чудесных миражей и грёз, и красок,
До сих пор ненаречённых, о творцах повествовала
И о тварях, о ничтожестве начал и как тем более
Ничтожна суть в основе тех миров: неясный шорох всюду -
Крохи тоньше мысли мимолётной, без судьбы, без пастуха
Парили в бездне, будто праздно. Но эоны миновали,
Волей случая ли, прихотью Фортуны воедино,
В пустоте найдя друг друга, ударяясь с силой света,
Сочетались, усложняя свой узор и тяжелея.
Легче поступи тумана, эта рябь на водной глади
Превратилась вдруг в песчинку - исполина средь собратьев.
Голышом, с ладонь зажатую младенца, обернулась,
И как будто в кулаке он всю вселенную сжимает.
Вот гиганты-континенты, льда и кремния громады,
Безмятежные, Пространство бороздят. Но вдруг ярятся,
Друг на друга налетая и друг друга пожирая,
Умножаются, взрастают. Эти грозные колоссы
Только пряжа для Творца - из них миры плетёт искусно.
Вот из сфер могучих, тёмных ожерелья Мать сковала
И, в огне их испытав, венчала каждое звездою.
И в сиянии благом Несущих Свет когда омылись,
То пьянила красота их и влекло многообразие,
И только затмевало их Создателя величие.
Всесильна Мать миров и в мастерстве ей равных нет! Блуждала,
Тварям умиляясь, по садам, цветущим яшмой, где листва -
Резной нефрит, а птицы - пёстрые агаты. Там река,
Вода - сапфир, светила-рыбы в ней резвились. Подойдя,
Спросила Мать: "Вы живы?" "Живы!" - был ответ, "Ведь мы прекрасны,
Тяжелы и драгоценны." У частиц спросила после
И ответили: "Мы живы! Мы - основа всех основ, мы - твердь,
Мы - зыбкость, звёздный свет." Тогда спросила Мать все сущее:
"Кто дал вам бытие?" И всё согласно отвечало: "Матерь,
Ты всего творец и мы деяния твои!" "И что есть жизнь?" -
Тогда спросила и ответили: "Служить!" Спросила вновь:
"Лишить вас жизни пожелаю?" Отвечали: "Нам не быть!
Не были прежде, ныне есть, твоею волей нас не будет.
Альфа ты и ты омега!" И, отчаявшись, шептала:
"Я не жизнь им даровала, но тупого рабства вечность!"
И, не смея обернуться, Мать из тех садов бежала,
Сквозь Пространство, через Время, умоляла об ответе.
Но помочь ей не могли, ведь Трое были совершенны!
И скиталась во вселенной, от границы до границы,
И не ведала узора, что ей быть творцом богов. Жнецы-
Эпохи пронеслись, зерно ответа проросло. Оно
Ничтожное размером и тончайшей скорлупы, и в нём
Уже борьба со смертью началась. Спросила Мать: "Живёшь ли?"
"Да!", звучал ответ, - "Ведь я прекрасна, ибо есть!" Спросила вновь:
"Кто твой творец?" И был ответ: "Творец есть я!" "Зачем живёшь?",
Спросила Матерь "Умножаться и расти!" "Но жизнь забрать
Я пожелаю?" И ответила творцу: "Бесценный дар,
Что есть сама я, защищать до смерти стану!" Нежно взяв
В ладони Семя, Мать над бездной воспарила, звон росы -
Надежды крохи щедро сея во вселенной. Твердей всех
Тогда коснулась, но одна была создателю милее,
Ибо миру из миров быть колыбелью велей расы.
Книга Жизни
Была лишь тьма и ветра знойного порывы, и Творец
Меж твердей длань свою простёр. Вуалью чёрной облаков
Новорождённую планету, словно мягким одеялом,
Он укрыл - теперь младенца сон ничто не потревожит:
Ни блеск звёзд, ни шёпот волн безбрежных тёмных океанов.
В ртутном зеркале морей слепое небо отражалось,
И бездонных трещин сеть стянула жаждущую землю.
Из щелей тех устремились к небу токи едких газов,
И сухие их утробы ядовитых испарений
Устилала пелена. В покой бесцветного ландшафта
Шевеление вторгалось, и земля то воздымалась,
Рокоча, то опадала с тихим хрипом: страсть и пламень
Грезит каменный гигант во снах, внушенных лихорадкой.
Внешне лик его покоен, но внутри огонь бушует,
Океан огня и жидкого железа разъярённый.
Там, под шкурой монохромной, в толще чёрного гранита,
К вечной тьме приговорённые, кислотные озёра
Корни девственных кратонов омывают. Но под ними,
Где в пучине неприступной пики гор спадают с неба,
Сердце мира пламенеет, пышут адские плавильни,
Наполняя самоцветами казну и минералами,
Несущими погибель. В жерле том алмазы плавятся
И в кремень превращается вода, и редких сплавов реки
Русла тянут ввысь, и, пламя ада покидая, на века
Вмерзают в скалы. Здесь все движется, вращается, кипит,
И в такт вибрирует планета, чередуя день и ночь,
И континентов исполинские тессеры сочиняют
Карту будущих времён. Весь мир пульсирует и дышит -
Необъятный, нераздельный организм, чей к совершенству
Каждый орган до ничтожнейшей крупицы устремлён.
Вздохнули небеса, рукой небрежной разметали листья-
Осени добычу - сланцев острых чешую. Планета,
Знавшая лишь жар и бесконечное удушье, небесам
Изборождённый лик подставив, внемля рыкам в вышине,
Ждала грозы тысячелетия и влаги нежных ласк.
Вот светлый меч рассёк зловещий блёклый сумрак, но не в твердь
Ударил белый свет надежды и триумфа - будто плоть
Пронзило лезвие огня, и свет багровый залил всё,
Подобно крови. Зря надеждою томился скудный край,
Напрасно ждал он избавления от жажды: слёзы неба,
Желчи полные, едва коснувшись камня, словно гады
Смертоносные шипели, к сердцу мира устремляясь,
Вырезали в почве шрамы. Та, под натиском стихии,
Застонала, и дыхание гиганта участилось.
И вздымалась грудь всё выше, с каждым вдохом превращая
Каждый в тяжкую победу. Скоро страшные титаны
Вновь свободу обретут, и гневным пламенем и серой
Станут землю истязать. Вот на дыбы планета встала
И застыла, будто сломленный хребет. Но вдруг пучина,
Под сотрясший небо треск, отверзла пасть и, спазм за спазмом,
Стала пепел и базальт вкруг изрыгать. Клубы отравы
Расползались над огнём и, под сердитые раскаты,
Вниз метали стрелы молний, и пожары распускали
Лепестки своих цветов, как будто в сотни тысяч копий
Войско лагерем стояло, тьму кострами разгоняя
В ночь последнюю пред битвой. Но напрасно жаждут схватки:
Одиночество - единственный их враг. И будет хаос
Миллионы долгих лет владеть землёй, но сквозь эпохи,
Чрез пространство, грянет сущего наследник, и померкнет
В его зареве нещадном век чудовищ и стихий.
Время шло, и воспаление спадало, и планету,
Закалённую в огне, подобно гордой терракоте,
Покидали жар и дрожь, и, под тускнеющим багрянцем,
В ожидании зари, лазурь и жемчуг крепко спали.
В этот сон вторгалось утро, и лучи - его герольды,
Пропитали серым мир. Лицо земли в рубцах и саже
Укрывал туман столь плотный, что казалось бы: дотронься
И ответит равной силой. Томно небо рассекали
Облаков стада косматых. Исцелённые веками
От смертельной чёрной порчи, их блистали гривы сталью,
И искрились серебром по миру пролитые слёзы.
Но в тот день развеять сон пришла Аврора не с востока,
Но под рёв фанфар несметных, из глубин сошла небесных,
И, пробив в зените брешь, вонзилась в сердце континента.
И гудела твердь в ответ, будто готовая распасться.
Стаей птиц, объятых страхом, вопреки ветрам и смыслу,
В вышине метались тучи: их на части разрывая,
В схватке яростной за день, к планете Семя устремилось.
Свет Звезды, светившей в вечность, пламя бледное затмило,
Словно выпило до дна, и лишь сильнее разгорелось.
Ярче звёздных колыбелей, снега белого белее,
Становился тот огонь, и вот с высот необозримых,
На пути сжигая тени, пал сияющий болид, верхом,
Как будто на драконе - на столбе горячих газов. Свергся,
Дрогнула земля и на мгновенье воцарилась тишина.
Затем над замершей планетой разом тысяча светил
Взошли в единой вспышке взрыва. В миг моря все испарились,
Суша стала что вода и скал незыблемые стены
Обернулись бурунами, и плясали, как под флейту,
Под безумие стихии, и, где ранее журчала
В руслах каменных прохлада, токи адские струились,
Низвергаясь в океан. Когда вернулись элементам
Им начертанные свойства, и законное светило
Вновь взошло на небеса, во мраке свет коснулся чуда:
Средь ожогов и рубцов, как будто мягкая перина -
Ложе пепла и стекла. На нём, рассвета дожидаясь,
Семя, падшее с небес - частичка бога возлежала.
В кольце утёсов неприступных, в дланях раненых земля
Врата держала в бесконечность. В водной толще озерца,
Среди светил больших и малых, звери звёздные паслись,
Но в дни другие, на заре, пересекая небосвод,
Гнались во гневе друг за другом. С каждым днём мельчало солнце,
Словно выбилось из сил: его небесные визиты
Становились всё короче, холоднее становились.
Вот зима явила миру лик свой дменный и холодный,
Заглянув ребёнку звёздному в глаза, ажуром хрупким
Отразилась в их прозрачной глубине и, не найдя в них
Ни желания ни мысли, к шрамам свежим прикоснулась
Безупречной белизной и все изъяны исцелила.
Вновь ко свету и теплу планета мчится сквозь пространство,
Вновь весна одержит верх в борьбе за трон с хрустальным царством
И, немой доселе, дол ручьи наполнят звонкой песней.
Повторится этот цикл сто веков и сотни раз. Вода,
Сточив гранит в песок, меж валунов, на дне лощин и в тёмных
Мрачных подземельях русла тайные найдёт. Минут года,
И ручейки, набравшись сил в заветном доле, рассекут
Потоком бурным море камня и песка и, соль вкусив,
Вольются в бездну, чтобы в ней переродиться буйством волн,
Теплом течений, нежным шёпотом приливов. Было так
И света звёздного осколки принесла с собой река.
Их увлекла на дно пучина, где тяжёлою десницей
Правит грозный океан, где звук играет злые шутки
И вода близ сердца мира в жаре яростном клокочет.
Там, под мерный пульс планеты, жизнь грядущая дремала
Горсткой крохотных частиц, не видя снов, не зная цели.
И земля - мать юных лет спала, не зная, что под сердцем,
В глубине, в горячем чреве зреет плод, зачатый небом.
Сковала судорога чадо, и бессонное ничто
Тонуло в ярком море грёз. И в море том, в кромешной тьме,
Средь огнедышащих вулканов и оборванных цепей
Мерцали тусклым светом звёзды, и во чревах дымных скважин,
Глубоко, на самом дне ковались звенья из железа,
Что разрывы исцелят. Сплела себе тугие путы
И проснулась в звёздах Жизнь. Внутри желание свербело.
Жизнь сказала: "Это голод". Зуд снаружи, он приятен,
Жизнь звала его "теплом". И между ними оболочка,
Что хранит, но тяготит, и всё единство неразрывно.
Жизнь решила: "Это я". И голод был непостоянен:
То молчал, то звал куда-то, но тепло не покидало
И ласкало оболочку. Но воззвал однажды голод
И кричал не умолкая, и тепло колючий холод
Вдруг сменив, ужалил Жизнь. Одна неведомая сила
Изнутри рвалась на волю и ей вторила другая,
Но пришедшая из вне, и изменения такие
Жизнь "движеньем" назвала и подчинилась его власти.
Вновь вернулась безмятежность, с нею двое незнакомцев:
Первый лёгкий и открытый, но второй тяжёлый, скрытый.
Тяжесть "низом" назвалась и "верхом" лёгкость стала зваться.
Из глубин струился холод, с высоты - тепло благое,
Сочетаясь в оболочке, растекались по волокнам,
Сладкой патокой питали. Ток тепла затмило нечто,
И опять проснулся голод. В пустоту, навстречу тьме, слепой
Восстал прокариот, и будоражили его энергий
Тонкие напевы и манили в бесконечность ста эпох.
Забыты будут миллионы поколений, но ни скорбь
Ему неведома, ни усталь, только голод, только цель
И мзда - бессмертие в конце. И снова хрупкость существа
Каприз стихии истязал и меж уздою и судьбой
Неволя выбрала свободу и, не в власти злых течений,
Но вселенной зову внемля, покорила всё, что море.
Пировала всюду Жизнь, и поглощал один другого
И ответ на эту тайну находил в чужих мембранах.
Поглощённый жил опять: теперь с хозяином единство,
Органон меж тонких плёнок, повелитель элементов
И энергий проводник. Из той гармонии неравных,
Но отныне и навеки неразрывных организмов,
Цветом ярким на ветвях, эвкариот явился миру.
Тот новый мир был беспощаден, с тем кто немощен - суров,
А к дерзновенным благосклонен. Но взимал и с тех и с тех:
С одних за смерть, с других за жизнь. Себе подобного пожрав,
Эвкариот взрастил крыла, и те несли его вперёд,
Путиной лютой к совершенству над бездонным гладом бездны.
Вёрткость немочь обрела, и от охотника добыча
Ускользала вновь и вновь, а зверолов тянулся телом,
Удлинялся, расщеплялся, наконец хватал, цеплялся
И, набросившись на жертву, ту душил и рвал на части,
Влёк в алкающую пасть. Окрепла в глотке оболочка,
Мякоть плоти утаив, но скорлупу, что твёрже камня,
Раздробила сталь клыков, тогда добыча затаилась
И напрягся чуткий слух, но различил лишь шум прибоя.
Боль тогда пронзила череп, тяжко веки разлепились,
Око первое, прозрев, вкусило все оттенки света,
Всю красу даров творца: на глыбах чёрного базальта,
В такт волнениям воды, актиний нежные соцветья
В танце пурпурном качались, и книдарий цитадели
Всех немыслимых изгибов нестерпимой белизною
И багрянцем поражали. Средь ветвей и сфер кораллов
Чешуёй блистали рыбы и, от мала до велика,
Твари всякие сновали и дивили зрячий разум
Изобилием строений и невиданных расцветок.
Свет небес, прямой и дерзкий, разрезая толщу моря,
Разбивался о песок и рисовал на белом золоте
Причудливый узор. Воздев глаза лучам во след, Сын Моря
Зыбкость ощутил, узнал в мерцании преграду. Но на том
Мир не тускнел, но повторялся, словно эхо, и двойник
Из зазеркалья наблюдал за зверем чутко. Осмелев,
Два как один, сближаться стали близнецы. Один нырял,
Взлетал другой, тот, что поднялся из глубин, и будто легче
С каждым прожитым мгновеньем становился, и все ближе
И яснее в жидком зеркале двойник: его доспеха
Каждый выступ, каждый рог, ряды зубов - кинжалов острых,
Перепонки меж когтей, серпами пальцы украшавших,
И пожар янтарных глаз, пересечённый чернотою
Глубже сердца океана, волн древнее непокорных.
Двойника коснувшись нежно, он нашёл лишь пустоту. Близнец,
Встревоженный, исчез в мерцанье призрачном воды, и чувства
Зверь ошеломлённый ещё долго вопрошал, но об одном
Твердили разом. И тогда, им вопреки, чужой простор
Вдохнуло тело, и наполнилось нутро сухой, солёной,
Новой жизнью. Оттолкнувшись от воды, от тонкой грани
Меж миров, в одной стихии умер зверь и вновь родился,
Но в другой. Влился огонь в его глаза и жаром шкуру
Обдало, и так настала Эра Зверя под Звездой.
Когда минула слепота, куда бы Зверь ни посмотрел,
Лазурь и кобальт - две пустыни мир делили меж собой.
На стыке твердей вдалеке полоска золота сверкала,
А над ней, частично скрытые туманом, тёмно серые
Нависли исполины. Между златом и скалой простёрся
Столь прекрасный край, что в недрах тайных не созрел тот минерал,
Что мог бы диво то хотя бы на мгновение затмить.
Влекомый тайной и богатством, Зверь направился к земле.
Ступил на берег раскалённый тот, кто морем был рождён,
И стал внимать песчинкам белым, как шуршали меж когтей,
Как их тепло - подарок солнца брюхо нежно целовало,
Слушал ветер, что бросал на берег пенистые волны,
И взволнованно шептал, за незнакомцем наблюдая
Из-за девственной листвы. Взглянув на пышные отроги,
Их слепящий изумруд, на необъятные просторы,
Позади оставив соль, держал Зверь путь в глубь континента.
Он шёл хоженой тропой, но ни души на ней не встретил,
Средь эпох искал приют, но был он вечно беспокоен,
Он был мал и был велик, то хищной тени он чурался
Прячась в чашечке цветка, то бороздил лесное море,
Будто гордый галеон, и каждый след, застывший в глине,
Водопой грядущих лет. Он ел траву бескрайних прерий,
Плоть терзал невинных жертв, носил кольчугу роговую,
То он перьями пестрил. Он в небо взмыл на крыльях кожи,
Грозный, гордый и бесстрашный, разрезал хитином воздух -
Словно ветер шелестел. Он сотни раз дышал впервые
И встречал свой первый день, пробив яйцо дрожащим клювом,
Пав в объятия травы, прощённый чревом материнским.
Он за миром наблюдал, как тот взрослел, как всё менялось,
Как росли веками горы, как в мгновенье опадали,
Как леса в песках тонули, как потом те расцветали,
Чтобы сгинуть в синих водах, что земля вопьёт до капли.
Остывал последний день - закат эпохи великанов
И магических существ. Последний луч дарило солнце
И планету мрак пожрал, и воцарился вечный холод.
Морем некогда рождённый, мех одел густой и мягкий
И бесстрастно наблюдал, как выбор делала природа
И как в прошлое вмерзали первобытные титаны.
Гремел в ночи весенний гром и зверь убежища искал
В отрогах острых меж камней, но под землёй царила тьма
И ужас всякий обитал. И было небо благосклонно:
Пал огонь на твердь земли. Коснулся зверь рукою света,
И огонь прекрасный, нежный целовал и жалил больно,
И в зрачках голодных, жадных отражался его пляс.
Книга Духов
Дитя у матери спросило: "Где мой брат и где отец?"
Смотрела мать на вожака, как тот плясал с рогатой смертью
В поле сером на стене, как сыновья, бросая копья
В сердце страху, пили жизнь. В лучах холодного рассвета
Трепетал голодный пламень, в мраке каменной темницы
Голос ужасом дрожал: "Их лютый зверь пожрал обоих,
Было так и будет впредь, таков закон, так быть должно."
Древнеет ночь, рассвет грядёт, последний бой даёт очаг,
И любопытное дитя всё жаждет знаний, говорит:
"Скажи мне мать, откуда я, не зверь ли в ночь принёс меня,
Иль долог путь, что я прошёл, пока, к минувшему слепой,
Себя не зная, не был найден в поле трав или в лесу?"
Смеялась мать и отвечала: "Путь твой, верно, был не краток,
Но луга не затмевали крылья, нёсшие тебя, и зверь,
Что вёл тебя дубравой, не оставил ни следа, ведь ты был
Ветром наколдован, и, когда отец твой ветер тот вдохнул,
Вдохнул тебя в своё нутро. Затем ко мне пришёл он в ночь,
И мы дыхание делили, и, покинув грудь отца,
В моём ты чреве очутился. Трижды ночь была слепа,
И трижды чёрная луна три раза небо очертила,
И из тьмы моей утробы, Сын Ветров, ты вышел в свет."
Костёр истлел, и хладный мрак вселял уныние в живых.
Во мгле вопрос прошелестел: "Я слышал сказ о страшном госте,
Что приходит в темноте, беря нас за руку, уводит
В мир без цвета и тепла. Скажи мне, мать, о ком те сказки,
И страшиться ли мне смерти?" Мать, вздыхая, отвечала:
"Нет сын, смерти не пугайся. Мы трепещем перед тайным,
Но конец есть всем началам: цвет, что древо красил - вянет,
Блёкнут сочные луга, и свет дневной померкнет ночью.
Неизбежное - не страшно, но о том, что ты не вечен,
Не горюй. Немало зим до встречи с роком ты познаешь.
Будь свободным, не робей, завидев тень на горизонте."
Тьма сжималась, словно в страхе, что слова имеют силу,
Что конец её грядет, и расхрабрившееся чадо
Вторглось вновь в ночной покой: "Что за огонь блуждает в небе,
Разлучая день и ночь, и, заплутав в древесных кронах,
Ни листка не опалит?" Дивилась мать таким вопросам,
Но ответила ребёнку: "Посмотри, как дерзок пламень,
Как безумен его пляс, гляди, как искры мечет в небо.
Разожгут они пожар, что на рассвете и закате
Слабо тлеет у земли, но выше гор пылает ярко,
Дарит миру свет дневной и согревает не сжигая.
Ты в кострище посмотри, как рдеют угли в его чреве -
Пыл их небо поглотило, как глотает ежедневно
Пыл Великого Огня, чей лик глядит потом тоскливый
И холодный с высоты среди мерцающих угольев.
Но очаг наш вновь пылает, тьму и холод разгоняя,
Кормит силой небеса, суля тепло и ясность дня."
На грани девственной зари тревогой полнилось жилище,
И ребёнок говорил: "В мой сон прокрался детский лепет
И как будто женский плач, я помню светоч, помню тени -
Воины, бдящие в ночи, того младенца за конечность
В чащу чёрную несли... Меня уверь, что то лишь грёза.
Нет средь нас воров детей!" Мать отвердела, словно камень,
И ответом был мороз: "Младенец тот был слаб и хворый.
Посмотри - наш мир жесток: кто не способен борониться,
Навлечёт на племя скорбь, но, кто силён, народ накормит,
От напасти защитит. Не лей слезы и скорбь не жалуй,
Зря не сгинул хилый сын - он зверя дикого отвадит,
Что в детей вселяет страх и мнит охотника добычей."
С порога в дом струилась кровь, тянулись тени, будто копья.
Чадо к матери прижалось и дрожало, вопрошая:
"Мать, прошу тебя, ответь, неужто мой удел подобный?
Ибо мал, как то дитя, и силой зверя не владею.
Неужели и меня на растерзание снесут?" И мать,
Поглаживая чадо, отвечала: "Нет, родной! Конечно
Мал ты, спору нет. Ты лишь детёныш - только семя, что взрастёт
Спустя года. Я не отдам тебя зверью, ведь ты охотник,
Ты вожак, ты кровь моя, народа нашего заря."
Игривый луч денного света, в мгле лесной незваный гость,
Пронзив листву древес великих, сладкий плод налил огнём,
Дразня румянцем гладный взгляд, и деву юную, босую
Увлекая в глубь лесную. Мать была неподалёку,
Дочь с уловом подошла к ней и спросила дерзновенно:
"Что претит проворной, сильной бить копьём и сечь рубилом,
Утолять кто запрещает глад кровавый этой девы,
На охоте и войне сражая недругов и бестий?
Кто сказал тому не быть, и кто блюдёт закон нечестный?"
Мать смутилась поначалу, но девице отвечала:
"Не один закон лесов и вольных прерий оглашает,
Ибо всякий, кто живёт, законодавец и блюститель.
Знай свой долг - вот весь закон: кормилец муж, охотник ловкий,
Зоркий страж, хранитель сна. Его сыны - жены забота,
Мех скоблит и колет камень мать - хранитель очага."
Разорвал ночные путы вопль ужаса и боли,
В сон влился потоком слёз. Проснулся юноша, рыдая,
И средь жён, объятых страхом, мать искал во мгле жилища.
Трепеща пред неизвестным, и стыдясь незваной дрожи,
К ней подполз и вопрошал: "Что был за крик, и где мужчины?
Был то зверь, иль кто из нас, и, если бестия погубит
Всех мужей до одного, и мне стоять меж ней и вами,
Чем полезен, что есть нож, в сравненье с пастью, плоть вкушавшей,
Пившей кровь?" Сдавить гортань старался страх, ослабить волю,
Выкрасть голос, но ответ был полон сил: "Настало время,
Зверь не ждёт, пора платить оброк кровавый. Слишком долго,
Безвозбранно, по чужой земле ступаем, шкуры, пищу
Добываем. Не страшись крещенья кровью и сиротства
Не пугайся: бдят мужи, остры их очи, как их копья,
Стан хранят с огнём в руках. Я слышу крик - был долг уплачен,
Ныне хищник не вернётся, ибо знает меру зверь."
Отец и сын дышали тяжко, на добычу глядя вниз.
С недоумением в глазах цеплялась жизнь за край обрыва,
Только смерть была повсюду: в бурых пятнах в гуще меха,
В вязкой, словно дикий мёд, крови, в траву стекавшей с древка.
Преклонил отец колено, ввёл искусно нож меж рёбер,
Жидкий хрип смирив навек. Глаза юнца щипало солью,
Но тревоги оглашая, боли голосом не выдал:
"Бойню зрел я, но не бой. Делись, отец, со мной отвагой,
Немочь ног моих развей, ведь тварь невинную сегодня
Мы лишили алой влаги, тварь, не знавшую угрозы
Длинных копий и ножей. Ты подошёл к ней, словно к другу,
В сердце камнем поразил. Мой дух скорбит, безмолвен разум.
В чём же истина резни?" Отец, сдирая с туши шкуру,
Отвечал, невозмутимый: "Что зовёшь невинной жертвой,
В самом деле - смерть, дарующая жизнь. Во имя племени
И рода мы борьбу ведём с природой: лучше зверь безмолвный
Сгинет, чем ума лишит нас голод. Не позорен наш улов.
Не без стыда разит рука, но за дары мы благодарны:
Плоть, в которой сила зверя, мех, что греет вечерами,
Жаркий бой и хмель погони, что юнцов в мужей слагает,
Кость, чьи многие блага: игла для матери - швечихи,
Ожерелье для вождя и первый нож мальчишкам робким.
Зверя лик ей придавая, утверждаем вечный долг пред тем,
Кто, жизнь отдав за жизнь, кончину племени отсрочил."
В разгар безмолвия ночного, когда выдумку и быль
Вплетает сон в один узор, и бдящих глаз одно мгновенье,
Для закрытых - целый век, прокрался стон в покой забвенный,
Чадо млечное встревожив, вырвав мать из сладкой дрёмы.
Мать искала в темноте и дочь смятенную нашла. Та,
Плоть знакомую схватив, дрожа всем телом говорила:
"Сон мне виделся зловещий: снилась пасть, клыки и когти,
Жадность в пламенных очах. Очаг погас, и жгучий холод
Влился в чрево мне огнём, меня повергла тварь на землю
И рвала зубами плоть. Я, обессилев, знала смерть и,
Пробудившись, ликовала, но мгновенной была радость,
Ибо кровь на мне и всюду, но ни ран на гладкой коже,
Ни следов ночного зверя! Мать, ответь мне, что за лихо?"
Мать девице отвечала: "Грёза вещая, всё верно.
Но не зло она пророчит, но начало новой жизни.
Цвет отцвёл и плод созрел: тот зверь убил в тебе ребёнка,
Пробудив тебя женой, и кровь, что ночью обронила,
Будет знаменьем для всех, что ты отныне мать, основа,
И, пока ты плодородна, наше древо будет цвесть."
Смешавшись с кровью, охры слой следы насильства скрыл от глаз.
За камнем камень рос курган, глотая скорбь, скрывая труп.
В последний раз взглянув на друга, на могильный горький холм,
Бежал от гибели юнец в уют и верность очага.
Внезапно ласки возжелав, он обнял мать и говорил:
"Мне трудно верить в сей удел, что можно счесть мои лета,
Что их не более камней, из коих сложат мне алтарь.
Будь он проворнее, быстрее, я уверен: жил бы впредь.
Я не пойду его тропой, его ошибки - не мои!
Но как сберечь себя, скажи, кругом жестокость, тяжкий труд,
То рок, то хищник, то чума. Я отрекаюсь от судьбы,
Но не могу очам не верить, если видят хладный труп.
Где тот, кто был мне словно брат? Он был силён и скор в пути,
Охотник, ловкий следопыт... Но и его настигла смерть
И безразличная земля. Что кость, что камень - ей одно,
И всё одно ей, кто в ней тлеет: друг мой, брат ли или я."
Мать заглянула сыну в очи и сказала страху в них:
"Когда иссякнут твои зимы, и покинет тело дух,
Чтоб ветром петь меж острых скал, уложат в землю твою плоть
И возведут над ней курган. Трава взрастет на том холме,
И каждый стебель будешь ты. Тобой насытиться зверьё -
Младых охотников добыча, и народа станет пищей.
Так замкнётся вечный круг, и, путь немалый одолев, ты,
Вновь живой, но чуть иной, вернёшься снова в отчий дом."
Ютилось племя вкруг костра, сезон охоты провожая.
На ярившихся мужей сквозь пламень девушка взирала:
Их глаза сверкали хищно, кулаки грозили небу,
Извивались их тела, и ноги пыль топтали в землю.
Не сводя очей с бесчинства, дева к матери склонилась
И с сомнением спросила: "Как достойного узнаю
Быть отцом моих сынов, и в чём достоинство мужское:
В силе чресл или в отваге, в метком глазе ли, в коварстве
Или в нежности к жене?" И мать девице отвечала,
Одновременно печальна и сурова, как зима: "Дитя,
Сосуд не выбирает, кто и чем его наполнит. Знаю,
Будет он силён. Взгляни на них: кипит их кровь и ныне
Землю оросит. Из них, кто утро встретит прямо, лучший муж -
Того бери, но знай, всегда есть, кто сильнее: ныне он,
Потом другой, но ты, жена, будь неизменна, ты - основа,
Мать, исток, не забывай своё начало, помни долг."
Откинув вход скрывавший полог, вождь нырнул во мрак шатра.
Немедля, едкие курения в глаза ему впились
И отравили в лёгких дух. Борясь с удушьем, сделал шаг,
И пред собой домовладыку вождь сквозь слёзы различил.
Пред ним торжественно склонился, сел напротив и спросил:
"Тебе мой первенец знаком? Мой сын ущербен или хвор,
Ведь столько зим он всё дрожит, увидев кровь, почуяв тлен.
Его учу я столько лет, но всё без толку - дай совет,
Как быть мне с отпрыском никчёмным? Ропщет племя: дескать, вождь
Родил девицу с удом мужеским меж ног. Слов не страшусь,
Слова - не яд, боюсь за сына: коль не стопчет его зверь
В пылу охоты этим летом, с ним расправится мой брат,
Ведь всюду немочь истребляет." Вождь закончил говорить
И протянул шаману плату. В мягкой коже кошеля
Ракушки тихо зазвенели, и ответил чародей:
"Столь скоро судишь о грядущем, не изведав тайных троп.
Но ты явился за советом, и мой долг тебя учить.
Сын - отражение отца, и, в очи отпрыска взглянув,
Себя узришь в их глубине. Но кто ты, если не мальчишка,
Что, загнав с отцом добычу, трепетал, когда тот сердце
Из груди звериной вынул и пожрал ещё горячим?"
Вспомнив юность, вождь смутился, но одобрил мудрость лет. Затем
Нахмурился и молвил: "Много лун беру жену: кровавой -
Силой брал, и чистой, тоже дочерью не раз овладевал,
Но ни одна не понесла. И вот, за мужеский мой труд,
Наградой стал один щенок, тогда как брат мой молодой,
Что ни зима - рождает сына! Может брата умертвить
В честном бою или коварством, его жён и дочерей
Себе забрать и овладеть, а сыновей скормить зверью?"
Закончил муж и мзду платил, и ждал ответа, замерев.
И так сказал ему шаман: "Огонь вражды не распаляй,
В тебе, не в женщинах, порок, твоя судьба виднее предкам:
Волей их зачахло семя, но не зри в сём наказанья,
Кражей силы не зови. Вберут заботу и ученье
Двое паче пятерых. Над тем, что есть - трудись усердно,
Чтобы сын твой пятикратно был умнее и ловчее
Брата младшего юнцов. А дочь отдай другому мужу:
Пусть тому родит сынов, кто сеет щедрою рукою."
Вождь иных желал ответов, но совету покорился,
Ибо тяготы важнее его разум бременили:
"Год за годом наблюдаю: зверь, что кормит нас, мельчает,
Поредели их стада, и стали долее охоты,
И луга укрыли травы - пища зверю, нам отрава.
Этим летом принесли мы только молодь скудных мехом,
Тощих жиром, хилых мясом, и зима, что алчет жертвы,
Ныне многих заберёт. Ответь, что ждёт грядущим летом:
Сгинет кто, а кто восстанет, и кому должны молиться?"
Плату взяв, колдун ответил: "Наша жадность сердит зверя.
Голод наш неутолимый, но нам путь укажут предки
В тайных знаменьях вокруг. Ты видел рощу недалече?
Там бросали мертвечину, плод, что черви источили.
Там была лишь пустота, теперь - листвы густой прохлада.
Тот курган, что ты юнцом сложил над грудью бездыханной,
Ныне - холм, поросший мёдом, всякой ягодой богатый.
Посмотри: щедра земля и, может быть, настало время
Взор отринуть от копья, воспеть в земле живое семя?"
Вождь мгновение молчал, затем сказал, понизив голос:
"Из-за гор тревожна весть: народ, невиданный дотоле,
Там пустил недавно корни. Их число меня тревожит,
Что, прознав про наше племя, лишь щенки их возмужают,
Смертоносные, нагрянут жён пленить, мужей губить, детей,
От мала до велика, предавать огню и зверю. Молви,
Что об нашей участи несчастной тебе предки говорят?"
Шаман от платы уклонился, долго слушал тишину,
Затем ответствовал вождю: "Шептал мне ветер, пел ручей,
Что тот, в ком зло подозреваешь, верный друг и кровный брат.
Ты говоришь желают женщин, жаждут брать и убивать,
Но не желаешь ли того же: размножаться, выживать?
Мне духи молвят о союзе, разлучённых племенах,
И об единственном народе, не о брани и костях."
В меха, впитавшие недуг, от зноя кутался старик
И поглощал глазами свет, что из прорехи между шкур,
Из коих соткано жильё, струился в сумрак, как струились
Гул и запах позабытой и чужой теперь юдоли.
Был он раб или вожак? Отец единого иль многих?
Где свой сделал первый шаг, и где все тропы оборвутся?
"Свет небесный, может ты отец, которого не помню?
Блеск твой сил мне придаёт, тепло исполнено заботы,
Столь желанной, незнакомой. Мать-земля, скажи, чьё семя
В хладном чреве ждёт зари? Оставив множество сезонов
В прошлых днях, укрытых мглой, ответ я знаю на загадку:
Тот, чей лик ласкает пламя, кто с небес следит за нами,
Дарит семя, дарит жизнь, Отец всего, начал начало."
***
"Наши истинные предки так жестоки, своенравны:
Мощь лелеют, слабость губят. Будет впредь, как было прежде,
И закон сей нерушим! Но я, народ мой - мы угодны?
И достойных ли сынов им наши женщины рождали?
Сохранит ли нас Земля, Отец, отвадит ли несчастья?
Сын, войди же в отчий дом и старца волей не гнушайся:
Пусть Отец сияет ярко в тесном сумраке болезни,
Мать пускай меня наполнит духом свежим, как впервые!
Ибо знаю, час мой близок, и страшусь я тьмы и смрада!"
***
"Не сновидение ли ты, мой славный отрок, отсвет мой?
Ужели грежу наяву, иль разум чист, лишь вспомнил быль?
Ответь перун, и гром кричи, какие дать вам имена,
Чтоб вы услышали меня? Ойа́, Парджа́нья, Хурака́н?
Был ли когда-нибудь отцом, молю, ответь, о мощь небес!"
В слезах безумья растворился лик знакомый и чужой...
"Прости, коль был с тобой жесток, ведь делал всё во славу жизни.
Нет! Двуличные слова! Ведь сколько жизней погубили
Мой азарт и ярый гнев, и в травле я, не зная меры,
Тлену жертвовал стада. Но наше племя процветало,
Мы теперь один народ, и за пределами селенья,
Рощ плодовых и хлебов, лишь осень жнёт сухие травы,
Пищей бывшие зверью, что ныне стонет за оградой."
***
"Мы откупились от забвения попранием других.
Кому мила такая плата, кто бесчинства в нас вдыхал,
И алчет кто страстей и крови? Мне знаком свирепый дух,
Он носит множество имён: он - пелена, что взор мутит,
Он - неудержная стихия, боль в виске и дрожь колен,
Он - жажда смерти, жизни страх, он - смех, застывший на губах.
Мы доказали свою силу, но насытился ли Он?"
***
"Что ждёт тебя в грядущем дне, о мой народ, моё дитя?
Я лишь в своей судьбе уверен, но кому воздать за все,
Благодарить кого за блага? Назовись, незримый дух,
Что нас привёл в раздольный край тропою искусов и нужд.
Посевы первые взойдут, и плодоносные сады
Очнутся вскоре ото сна, но это будет не со мной.
За труд свой я вознаграждён: народ мой - вот мои сыны!
Чего желал, свершилось в вас, лишь об одном прошу - живите!"
***
"Мне страшно, сын мой, близок час, но кто мне скажет, что за гранью?
С колыбели нам твердят о возрождении, о ветре,
Но ответь мне, как найдет назад дыхание дорогу,
Коли участь его - ветром над просторами скитаться?
Как, средь множества травинок, те, что мною были, сыщет,
Чтобы вновь я воротился в мир живых из мира дрёмы?
Я уйду таков, как есть. Быть может, Мать меня объемлет,
Или светлые крыла к Отцу небесному подымут.
Знаю только: долог путь и, что минуло - лишь начало."
Первая Богов
Дитя у матери спросило, ухватившись за подол:
"Куда мужи, предав стихии, пышных нив златой убор,
Покрывшись бронью расписной и руки синим окропив,
Седлают скот, что с малых лет знавал лишь паству, да ярмо?
Куда, взяв пригоршню отчизны, жён объяв, они уходят?"
Страх и дмение боролись в непокорном женском сердце.
Мать воззрела на фаланги, гребни грозные шеломов,
Копий блеск и азурит, что жёны в плошках ратоборцам,
Взор понурив, подносили, на супруга, что бодрил их -
Выступающих на смерть. Услышав крики вещей птицы,
Взор отринула от рати и сказала сыну матерь:
"Как бывает, что выходит хищный зверь на луг просторный,
Где пасётся жирный скот, пока пастух в объятьях сонных,
И, дымящейся их плотию желая насладиться,
Жрёт вначале самых слабых, но других, забавы ради,
Умерщвляет, оставляя гнить на солнце, так, с кем прежде
Возлияли мы, алкают наших паств, за локтем локоть
Восхищая у народа хлеб и кров. Но Царь Бессмертных
Вскоре суд свершит над ними, и трава им станет ядом,
И отравой станут реки, ибо алчущие руки
Пастырь твой идёт отсечь. Иди, желай отцу удачи,
И, рождённого богами, длани светлые целуй."
У белых ног Царя Бессмертных, повелителя живых,
Мать возложила всяких злаков на громаду алтаря,
И, приведённый ею скот, предал закланью старый жрец.
Предсмертный храп вплетя в мольбу, взывала мать к Царю Богов.
О возвращении молила со щитом, не на щите,
Земного отпрыска его, героя, мужа и отца.
Густой, дымящеюся кровью приношенья жрец облил,
И та по трещинам в граните, словно жилам, заструилась,
Омывая божества стопы нагие бурным током.
Догорели благовония и чёрной стала кровь, и сын
Спешил из рук кормилицы в объятья материнские.
Объяла мать дитя и тот вопрос к ней устремил: "Ответствуй,
Мама, правду ль молвят, что отец рождён Властителем Богов?
Ибо могучая в нём сила, и прекрасен царский лик.
Совсем как твой, что так прелестен! Может ты дщерь бога тоже?
Но, коль истину глаголят, то и я потомок вечных!
Кто родил тогда убогих, хилых, злобных и уродов?"
Произнёс, и мать смеялась и ответствовала чаду:
"Твой отец, как ты и я, рождён был матерью от смертных.
Но с Богинею Любви могла та спорить красотою.
Есть молва, что Царь Бессмертных, полюбив земную деву,
Насладился с ней любовью и зачал ей полубога.
Нет в моём роду бессмертных, но, воистину, под небом
Всё - творение их рук. Ведь прежде мир был пуст и скуден,
И в унынье Царь Бессмертных пребывал. Вот наказал он
Мастерам из сонма вечных жизнь содеять повсеместно.
Взяли мертвую те глину и ваяли смертных тварей,
Дали разум им, ремёсла, красотой их одарили.
Но не всех: так зверь лишён забот и мыслей, и горбатый -
Красоты. Но остальных красе бессмертные дивились
И любовию с живыми сочетались, и героев,
Как отец твой многославный, жёны смертные рождали.
Таковой почин народов и прекрасных, и уродов."
Селена трижды обернулась и вернулся царь победный.
Всякий труд народ оставил и спешил на встречу воям.
Словно грянувший с горы поток, не снежный и смертельный,
Но шумящий, бурный смехом и отрадными слезами,
Устремились все к царю и гордым славою героям
И обрушились на них. И стали паче бесноваться,
Лишь увидели корысти боевые: в ликовавший
Устремились в град возы, сребром тяжёлые, виссоном,
Драгоценной медной утварью и золотом блестящим.
За возами вслед невольных вереница жён пленённых
И мужей, а во главе их - златокудрая девица,
Чьих металл не осквернял запястий тонких: дщерь владыки,
Заплатившего за жизнь прелестной мздою. Той же ночью
Пир великий учредили - вин и яств всем было вдоволь.
И восстал тогда владыка перед сонмом и о свадьбе,
что навек сплотит два града, возвестил. И громкой радости
Исполнился народ и возлиял, и лишь жена владыки
Ликом омрачилась и на празднестве ни яств ни сладких вин
Не прикасалась. Там к ней отрок подошёл и вопиял:
"Ответствуй, мать, в чём мой порок, за что отец о мне небрегнет?
Коль виновен я, скажи, молить о милости я стану,
Кару всякую стерплю, хоть глад, хоть розги, хоть изгнанье,
Но не тьму в очах твоих, ни небрежение в отцовских."
Плоть от плоти мать объяла и ответствовала чаду:
"Не кори себя напрасно, царь твой пьян вином и славой,
Но в душе тебя он любит. Лишь зари дождись - увидишь.
И виновник тяжких дум моих не ты, но та блудница,
С коей ложе я отныне разделю. Но не внимай мне,
Я люблю своё дитя, и твой отец народ прославил
И страну, и небожителям за помощь в ратном деле
Справедливо днесь воздать. Вкушай и ты дары победы."
Блуждал ребенок в мире грёз и сон тревожный повстречал:
Его отец, что Царь Богов, во гневе пламенем метал,
Пред ним воздела руки мать, и страх увечил её лик.
Но трон божественный высок и грозный царь к мольбам был глух:
Взметнулась огненная пика и сквозь матерь просверкнула.
Та, пронзённая, упала и ей тьма покрыла очи.
Возрыдав, проснулось чадо, но один он был в покоях,
И, услышав женский плач, вскочил немедля и бежал он,
Мать найти чтоб невредимой. Но девицу тут же встретил,
Ту, что царь нарёк невестою своей. Дитя схватила
И к груди прижала крепко, возрыдали бурно оба
И ребёнок возопил: "Мать сражена стрелою бога
И в траве лежит, страдает, к нам взывает, но мы глухи!
Так рекла: мы от бессмертных, значит сон сковал ей очи.
Но не вечен его плен, богам всесильным воздадим мы
И подымут мать от сна, а нет - так были храбрецы, что праг
Однажды преступили и вернулись рассказать. Уверен,
Царь воздвигнет воев, вслед за матерью шагнёт за край миров!"
К отцу вела царевна чадо и владыка молвил так:
"О скорбный отрок, был бы толк, собрал бы войско я сейчас.
Не для живых дорога душ, и в царство смерти нету врат.
Так было велено богами, и не нам о том судить,
Но дерзновенного раба от зорких стражей скрыла ночь,
И тот, в чертог пробравшись в царский, пока мать твоя спала,
Кинжалом дух у ней исторг. Того невольника казню
И остальных мечу предам: владыке душ за переправу
И другим чтоб был урок, и не сомкну очей дотоле.
А пока, скорби и плачь, бо видишь мать в последний раз."
Скорбел народ осиротевший. Жёны пеплом осквернились
И мужи, одев отрепья, ложе смертное воздвигли.
Труп омыли свежей влагой, скрыли язвы мягким шёлком
И, елеем умастив, взнесли на одр погребальный. Вкруг
Невольников склонили. Царь народа, подошед, им глотки
Жалил серебром. Густая кровь смывала грех, и жрец взывал
К владыке душ: сей щедрый дар молил принять и к царству мёртвых
Приобщал жену, любимую народом. Светоч хвороста
Коснулся, в пляс пустился жадный пламень и, пожрав любовь
И гнев, лишь скорбью смертных погнушался. Возрыдали бурно
Пленная девица и кормилица. Меж ними сирый сын,
Держа жён за руки, стоял и, сладкий жар вдыхая, рёк:
"Низвергли дух слова молитвы, и в огне воспряло тело,
Но, томимое печалью, сердце правды не приемлет:
Обещает пробужденье. Только знаю, что не грежу.
Что грядущее сулит? Тоску, безмолвие и холод...
Где же голоса журчанье, сил источник и отваги -
Материнские объятья? Всё восхитив, что лелеял,
Предала меня сиротству. Даже пыль воспоминаний
Унесёт река времён. Алкает ненависти разум,
Но любить желает сердце, лишь душа безмолвно страждет.
Мать, любимая, поведай, как смирить их в разногласье,
Кто же слёз разбавит горечь, как с водой мешаем вина,
Изгоняя хмеля тяжесть и жестокой скорби бремя,
Чьи плеча со мной разделят, бо мои сломило горе?"
Так вещал, понурив лик, и слёз не смог сдержать обильных.
Возрыдало громко чадо, и невольная девица
К возрыдавшему склонилась, устремив такие речи:
"Медножальною стрелой слова такие ранят в сердце!
Небожителей бессмертных судьбы волю исполняют.
Ни сестра тебе, ни мать, но породнило нас несчастье:
Меди страх и жажда злата отсекли меня от корня.
В чуждом граде сирота, на брачном ложе я блудница,
Но меня ты не презри, позволь мне быть тебе опорой,
Дум угрюмых мглу развеять нежных слов плетеньем хитрым.
Ты же будь, что кровный брат - порой ненастной мне твердыней,
Ибо в замысел я верю, что не зря всё происходит,
Неспроста связали боги нас, не кровью, но судьбой."
Грёзы чёрные витали над землёй, объятой дрёмой,
Отравляя смертных сны, и, в пьяной ядом вышине, огонь
И мгла, взаимно гибельною бранью воспылав, вдохнули
Жизнь в глухую ночь. Угрюмый, грозный небосвод ужалил мглу
Белёсым светом, страх вселяя в скот и смертных, рыкнул гром,
И тяжко небо возрыдало, застонать заставив кровли.
Словно птица, что в грозу среди ветвей густых укрылась,
Но, перунов устрашась, она, приют свой покидая,
Устремляется в ненастье, так спугнули сон ребёнка
Свет зарниц и мощь раскатов. Пробудилось чадо в страхе
И к кормилице воззвал. В кромешной тьме на глас знакомый
Та пришла, её объял и устремил такие речи:
"Словно враг стоит у стен, я слышу шум кровавой сечи,
Бронзы звон, бряцанье меди, горьких стрел полёта шелест,
Словно разом сотни волн на брег песчаный набежали,
И удары супостата сокрушат ворота вскоре!"
Прогремели небеса и, обомлев, дитя умолкло.
В воцарившемся безмолвье так кормилица вещала:
"О невинное дитя, не смертных рать ломает стены,
Но свой гнев на город славный низвергает Царь Бессмертных.
Видишь свет - он стрелы мечет, гром - его могучий голос.
Слышишь, гневно он вещает? Видит, что сердца скрывают
Всех нечестие вершивших и перечивших бессмертным!
Их к ответу призывает! Но божественного гласа
И разящих светом стрел тебе причин страшиться нету.
Охладеет пыл Царя, едва прельстит его Аврора,
И, быть может, день откроет, кто воздвиг богов на гнев."
Вы меня озадачили. И одновременно возрадовали, скажу честно. Ибо мне полгода назад говорили разные товарищи, что в инете больше нет поэтов. А те, что есть - негодные совсем. И вот только он один лучший. Ну вот спасибо, что это не так. Сложно у вас тут все, но самобытно
Вы меня озадачили. И одновременно возрадовали, скажу честно. Ибо мне полгода назад говорили разные товарищи, что в инете больше нет поэтов. А те, что есть - негодные совсем. И вот только он один лучший. Ну вот спасибо, что это не так. Сложно у вас тут все, но самобытно
Вау! Спасибо за отзыв! А то никто не комментирует, не критикует. Я уже не знал: огорчаться мне или радоваться :)
Хотя путь еще долгий. Может все с нетерпением ждут развязки!?? :D
Любому творцу, актеру нужен зритель. Любому писателю - читатель. И я уверена, наиболее достоин своей славы и своего читателя тот, что не может не творить, и творит даже без оглядки на видимое одиночество, когда кажется, что ты один на свете наедине со своими мыслями
(Книга Времён, продолжение - Первая Богов, эпизод II, фрагмент I)
Борьбою юноша томимый, пот обильный проливал,
И в знойный час сияла кожа в свете солнца, словно светлым
Умащённая елеем. Исполняя волю юноши,
Потоком бурных вод, струилось тело вкруг врага, удары
Древком длинной пики нанося и отражая. Прянув вдруг,
Ударом в рёбра, супостата на песок поверг юнец,
Но руку павшему немедленно, осклабившись, подал,
Чтобы воспрять помочь из праха. Завершив на том игру,
Хвалил воителя юнец и, благодарствуя за бой,
В свои покои удалился: омовению предаться
И восполнить силу пищей и вином. Войдя под сень, себя
Хитоном облачил и, лишь хотел испить вина, как в мраке
Деву, возлежавшую на ложе, усмотрел. Её плеча
Мерцали млеком, и в очах горела страсть, что пыл великий
Распалила в персях мужа молодого. К ней приближась,
Заключил в объятьях крепких, и любви священной тайной
Насладились. Не сестра ему, ни мать, в смущенье страстном,
Возрыдала вдруг и юноши открыла, что, огню предав,
Отец хотел от чада утаить, о чём, сама узнав,
Безмолвие хранила много лет. Вселили гнев в младого
Мужа нежеланные слова и провещал он к деве так:
"Коль поклянешься перед ликами богов, что не лукавство
Ты замыслив, искушаешь, вероломство совершившему -
Позор на царском троне восседать. Но не могу его
Изгнать, ни заковать его в железо. Многославный он
Правитель и ему покорна рать - их накормил он вдоволь
Златом и сребром их напоил, меня скорее умертвят,
Царя веленье исполняя, вновь на трон взведут убивца,
Я же буду тлеть в земле. Змея! Коль лжешь - вершить расправу
Над тобою мне ни смертные ни боги не посмеют
Возбранить, и только смерть смирит мой гнев. Клянись любовью,
Коей ложе это стало алтарём, что душу матери
предательски низверг в Чертог Прискорбный мой отец!" Изрёк
И меч из ножен кожаных блистательный извлёк, и деве
К вые обнажённой приложил. Тогда объял девицу страх
И, длани к юноше воздев, такие речи устремила:
"Дорожу я только сердцем, что Богиня мне любовью
Преисполнила к тебе и, потому, клянусь я сердцем.
Коль восхочешь - рассеки мне жалом грудь, преподнесу тебе
Трепещущим сама в кровавых дланях! Пред тобою я
Нага душой и телом и не стану дум таить. Восхочешь -
Грудь пронзи мне медью, прокляни, но приклони сперва свой слух,
Внемли речам моим, коль жизнью дорожишь. Отца за горы
Не гони, ни взаперти не хорони. Бывают редко
Боги дважды благосклонны, должен суд быть скор и краток:
Лишь предав царя мечу, народ избавишь от сомнений."
В те дни в столице учредил владыка игры божествам
Бессмертным в славу, позабавить свой народ и ратоборцев,
В граде праздно обывавших, дух, понурый от безделья,
Состязаньями воздвигнуть. Словно птицы, что в утёсах
Над волнами строят гнёзда и кричат прибоя громче,
Что внизу колеблет воду, так народ, потехи жадный,
Облепил театра скамьи и наполнилась округа
Гулом многих голосов. Царя возвышенное место
Сень от зноя боронила, и от взора недостойных
Укрывала вкруг стена. Там, щедро золотом блистая,
Два стояли пышных кресла. Царь с царевною воссели,
И служили им рабы и копьеносцы боронили.
Отрок царский подошёл и расступились стражи скоро,
Путь к отцу ему открыв. Воздев в приветствии ладони,
Сын вошёл и царь воздвигся, заключить желая отпрыска
В объятья, грудь представив для удара. Из одежд изъял
Кинжал и прянул юноша вперёд, и погрузил отцу
Во внутренность предательскую медь. И возрыдали оба:
Язвою страдающий один, другой душою удручён.
И провещал к владыке отрок, выгнав нож и жизнь из тела:
"О предатель, подлый лжец! Ни дум, ни помыслов сердечных
От тебя я не таил! На правый суд твой уповая,
Принимал любую кару. Ты мне мерой был и равным
Средь богов, и до высот твоих не чаял вознестись я.
Но ты в прахе извивался, словно червь! Пускай отныне
Будет прах твоим приютом, и презренный хладный труп твой -
Обиталищем червей! Теперь избавлен я от яда!
Что молчишь народ, забава не по нраву, мало крови
Или слёз? Но слышу стражей скорый шаг, их голоса конец
Потехе предвещают! О отец! Любовь к тебе меня
Содеяла слепым! Но я прозрел и на коварное
Убийство вдохновился. Днесь богов разящей дланью стал,
Мои же так ослабли, что пера не подыму. Покинул
Гнев меня, но нет в душе покоя: пустота лишь мзда за месть,
Как будто я, насытив ярость, утолил и жажду жить."
Колебля медью, прибежали копьеборцы. Бесполезны
Их щиты, что стрел без счёта от владыки отвратили,
Но не в силах были ярость, изощрённую любовью,
Отразить. Тогда воздвиглася царевна и вещала
К стражам, жаждущим расправы, и к свободному народу:
"Зной нагнал на вас дремоту, иль стервятники восхитили
Глаза из черепов? Над дерзновенным нечестивцем боги
Суд вершили ныне! Ночь прошла, зашла луна - грядёт заря!
Пред вами новый царь - героя и бессмертного наследник!
Иль алкаете гортани рвать друг другу, словно свора
Изнурённых гладом гончих за кусок истлевшей плоти?
Юный пастырь всех народов, твой теперь настал черёд, бразды
Правления прими! Отныне твой украсит лик венец
Златой войны и мира! За границами отчизны пламень
Брани ненасытимый бушует, что отец твой распалил.
За морем, дальше, безнаказанны враги, что в дни былые
Над святынями вершили поруганье, и доныне
Твой народ под игом идолов чужих в далёких землях
Тех томиться. Встань же, царь, восстань героем для отчизны,
Бо веление богов сии уста глаголят днесь."
У вас очень сложный в своей изысканности слог.. мне безумно стыдно врываться в повествование..простите. Такой слог, мне кажется, не приходит с бухты Барахты. Вы черпали вдохновение в чьих-то произведениях, быть может? Или просто вам он дается, так скажем, готовым сигналом из космоса? :) Или вы профессионал?
Все, я прочитала ещё раз там вначале.Простите. Просто вчитывалась и поражалась. Все, умолкаю
У вас очень сложный в своей изысканности слог.. мне безумно стыдно врываться в повествование..простите. Такой слог, мне кажется, не приходит с бухты Барахты. Вы черпали вдохновение в чьих-то произведениях, быть может? Или просто вам он дается, так скажем, готовым сигналом из космоса? :) Или вы профессионал?
Ах этот слог! Да... Я очень люблю порядок, чёткость, строгость. Отчасти это навеянно произведениями Гомера и Виргилия. У них очень четкий удар, каждая строчка вымеренна. В то же время, строчка не обязана являться смысловым целым - это от Милтона. От себя: удар на каждую четвертую мне кажется наиболее естественным и более гибким. И да я согласен: порой сложно уследить.
На самом деле этот слог пришёл ко мне примерно на середине поэмы... Пришлось переделывать...
Ах этот слог! Да... Я очень люблю порядок, чёткость, строгость. Отчасти это навеянно произведениями Гомера и Виргилия. У них очень четкий удар, каждая строчка вымеренна. В то же время, строчка не обязана являться смысловым целым - это от Милтона. От себя: удар на каждую четвертую мне кажется наиболее естественным и более гибким. И да я согласен: порой сложно уследить.
На самом деле этот слог пришёл ко мне примерно на середине поэмы... Пришлось переделывать...
Круто. И спасибо за ответ. Мне кажется...я вот тут увлеклась бетонными всякими штуками, и один мастер меня направил, он делает из бетона чудеса. И я, вооружившись его примером, тоже начала экспериментировать с рецептами)) мне кажется, вы нашли свой собственный рецепт бетона в середине поэмы. Все, теперь мне все понятно )
(Книга Времён, продолжение - Первая Богов, эпизод II, фрагмент III)
О сплетня быстроногая, прижечь тебя огнём, подобно
Язве, невозможно, как и медью не отсечь тебе язык.
Вернее ты гонца любого, скакунов быстрее лучших,
Что рождал простор бескрайний. Над землёй расправив крылья,
Дерзновенному вождю поведай весть о недостойной
Смерти славного владыки. Внемлет вождь тебе, и, смуту
Он в сердцах народа сея, на мятеж подъемлет город.
Но крылатая молва не примет тех сторон иль этих,
Лишь сердца возжечь желает, и, немедля вспять вернувшись,
О восстаньи шепчет юному царевичу, вселяя
В мужа гнев. И он доспех надел блистательный вкруг персей,
На бедро повесил меч и суд вершить над супостатом
Рать могучую повёл. Вот под возвышенной стеной сошлись
Два войска многолюдных: града вражьего стрельцы явились
С луками из рога, поборать им вышли вои при мечах
И со щитами, две луны напоминавшими младые,
Что округлыми срослися сторонами. За царя же
Копьеборцы ополчились и наездники искусные,
Которых юный пастырь сам возглавил, оседлавши цвета
Ночи скакуна. И к предводителю мятежному воззвал
Тогда царевич и склониться предложил, но малоумный
Вождь не внял, лишь воев паче побуждал и воспалил в них
Жажду брани. Воздух юноша тогда рассёк мечём и вскачь
Пустил на супостатов скакуна, и заскакала рать
За ним и побежала, над шеломами колебля грозной
Медью и ужасно вопия. Едва смесились в сече
Воинства - низвергнут вождь мятежного народа: юный царь
Его искусно в глаз уметил и пробил насквозь главу.
И, обезглавив змея, стал он ратоборцев оробевших
Сечь нещадно, и бежали, малодушные, от смерти,
И вослед им вопиял царевич, бранью истомлённый:
"О презренные, спасайтесь! Вам от рока не избегнуть,
Перед вами сын богов! Я не причастен чёрной смерти!
Длань мою направил метко днесь Небесный Копьеносец
И толикой преисполнил силы члены, что нужды мне нет
Ни в смертных, ни в богах: подобен вихрю я, что водный столп
Над морем поднимает, восхищая влагу ввысь, вращает
Землю на землёй и над огнём вздымает огнь! Я стихия,
Что размечет ваши стены, наводнит хлеба златые
И пожрёт с костей всю плоть, оставив уголья да пепел!"
И стоял он средь низложенных врагов, не усмотрев в пылу
Жестокого сраженья, как умчал его скакун вперёд
Всей рати. Лишь теперь на бранном поприще настигло войско
Юного царя. Тогда воздвигся в сонме ратном храбрый муж
И устремил такие речи: "Пыл уйми свой, славный царь!
Бежали трепетные девы с поля бранного за стены.
А богов речами праздными легко прогневать можно.
Зри, тебя предупредили медножальною стрелою -
Погрузилась глубоко в твоё плечо. Пускай немедля
Испытает язву врач, врачеств целебных пусть положит.
Я немало видел меньше этой ран, смиривших знатных
Ратоборцев и безвестных. Даже боги уязвимы,
Невозможно их убить, но муки боли им не чужды,
Как и смертным. И, как смертные, бывают коловратны:
Днесь в нас удаль разжигают, а затем пронзают медью.
Наш удел - жить справедливо и, ступая осторожно,
Уповать на благосклонность небожителей бессмертных,
И речам, что устремляют к нам знаменьями, внимать."
Над белокаменной твердыней триумфально рдело пламя,
И золу и вопли страждущих вздымали к небу вихри.
Пропиталась кровью почва и, подобная трясине,
В чьих глубинах смрадных тонет все живое бесконечно,
Никогда не умирая, тщилась с ног совлечь плесницы,
Словно мёртвые, алкая отомстить свое убийство,
За стопы влекли живых. На жесточь лютую побоища
Воззрел царевич юный. Медноблещущий доспех, дотоле
Пламенем сиявший благородным в свете утренней зари,
Покрыла копоть от сожжённой массы тел и осквернила.
И земля, как будто жаждою томилась, чёрмный жемчуг,
Низливавшийся с меча, впивала жадно. Окрест юноши
Стояли воеводы - поборать царю напутствием
Иль пикою готовы. Взор насытив разрушением
И смертью, к ним царевич провещал, и из очей его,
Куреньями зловонными, иль может по бесчинствам бранным
Скорбию тяжёлой воспалённых, слёзы бурные лились:
"Очами, други, мы ослепли, или разум наш смутил
Гнев, что, вину подобно чёрмному, из медных пили чар
Мы на пиру у ненасытимого зверством Бога Брани,
Что войну лелеет, словно вертоград, и с поприщ ратных
Жнёт кровавый урожай. Он в перси нам вселил отвагу
И могучестью исполнил каждый член, и что же, други,
Эта сила в нас творит? Ужели мзда за безрассудство
И гордыню одного - всех сыновей народа зрелых
Избиенье, будь то дышащие бранью воеводы,
Иль, подобные девицам, плясуны? Удел детей и жён
Не менее прискорбен: счастлив тот, кто под ярмом на наших
Нивах тучных злаками зачахнет, ибо прочих участь -
Сгинуть в одиночестве в изгнании позорном, стать зверья
Лесного жертвой, иль от глада изнемочь. Не поразила
Только евнухов презренных наша медь, и потому лишь,
Что толикою объяли силой идолов, что десять
Ратоборцев не смогли, сколь ни старались, их от статуй
Отрешить, а пред богами умерщвлять их не решились.
О пречистые, не знают ли, что храм мы осквернили
До того, излив на белые ступени кровь и внутренность
Виновных и невинных? Неужели таковых желают
Боги возлияний, и лишь смерть способна глад их утолить?"
Так провещал он, и воздвигся в сонме ратном муж, витийством
Средь воителей известный, и к царю вещал он речи:
"Благородный сын богов, на ратном поприще двойную
Мы всегда ведём войну: одна легка, с врагом из плоти,
Медью, силой и огнём, но тяжела та, что незрима,
Ибо с сердцем, что в груди. Оно сомненьями разит нас,
У кого-то вопия, другим нашёптывая тихо,
И великое искусство в том, чтоб пышущего сердца
Голос слушать, но не быть рабом страстей. Благоволят нам
Небожители сегодня, и тому знамений много:
Царь Богов сдержал тяжёлый влагой облак, и огонь, что мы
во граде распалили, уберёг, и длани наши силой
Бурною и мужеством сердца, а не презренного врага,
Исполнил Брани Покровитель. Очевидно, что богам
Вечноживущим торжество угодно наше, ибо каждый
Долг имеет покориться высшим силою и славой,
Столь ценимыми богами. Но презренные дерзнули
По годам тебя судить. За то и боги поборают нам
Смесить с землёй и кровию зиждителей слагающие
Город славный камни, чтоб от помыслов нечистых отвратить
Сердца народов, поелику путь предательства - урон."
Сокрушён мятежный град могучей ратью. Стихли крики
И разящих, и сражённых, и лишь небо по умершим
Слёзы бурные пролило, усмирив свирепый пламень.
Победители корысти боевые положили
На возы и побеждённых повязали крепкой вервью.
Но в столицу путь неблизкий и царевич наказал три дня
Покоиться всей рати, ибо жесточь ратоборства воев
Славных изнурила, многих язвы удручали и других,
Стяжавших высшую награду, надлежало приобщить
Чертогам смерти. Окрест сломленной стены устроен лагерь
Был обширный: в середине, для царя и меднолатных
Предводителей племён, воздвигли кущи. Кто ж доспехом
Не гордился, собралися вкруг костров под хмурым небом,
И, в огне изжарив мясо, на куски его рубили,
Отделив от доли смертных части лучшие бессмертных,
В пламень жаркий их бросали и, наполнив чаши хмелем,
Возлияли небожителям и сами пили вдоволь.
Опустилась тьма на землю и почили ратоборцы,
Только стража не сомкнёт всю ночь очей и, раной страждущий,
Царевич в куще места не находит: стрелы горькие,
Да слава - таковы его корысти. Той порой Селена,
Распрей истомленная, от мира отвратила светлый лик,
Содеяв мрак густым и чёрным, как живица, что хранит
От влаги пагубной ладьи, и, скрытый мглою непроглядной,
Враг дерзнул проникнуть в лагерь. Жаден был он царской крови,
Но, пробравшись в сердце стана, был замечен ратоборцами,
Хранившими владыку. Закричали стражи зоркие
И с ворогом сошлись. Услышав гомон, ополчился царь и,
Вышед из под сени, бой жестокий усмотрел. Тогда врага
Велел живым пленить и весть под царский полог. Там предстал
Коварный воин пред царём в златом сиянии огня.
Наполнив чару чёрмным хмелем, так к врагу вещал царевич:
"Лик твой гордый мне знаком, хотя твой тыл знаком мне боле,
Ибо с поприща бежал ты, как и все твои соратные
В тот день, когда я в прах низверг зачинщика восстания.
Ответь же, почему вернулся вспять и наделён какою
Властью, что бесценный дар бессмертных отвергаешь, коим
Дважды осенили: при рождении однажды и в бою,
Лишив отваги? Слишком поздно и в ущерб себе ты вновь
Обрёл восхищенное мужество. Венчали нынче боги
Победителей и битва завершилась - не стяжать тебе
Ни славы ни корыстей, только смерть. Но, вижу, гневен ты
И я тому виной. Так не молчи, пусть не останется
Обид не разрешённых между нами, коли воля моя
Будет и достанет царской власти, молви - выполню завет!"
Прорёк, и так ему ответствовал пленённый ратоборец:
"Как узрел тебя, я боле не желаю, что желал! Пришёл
Любовь я отомстить, но небожители, как видно мне,
Замыслили иное. Милосердный! Как ты щедр, как свиреп
Ты в нападении, но голод мой не сможешь утолить.
Кого любил я, не пленён и не изгнанник, он сражён
Твоим мечом - лесных зверей и птиц небесных насыщает.
Ты и впрямь богов любимец, ибо, хоть бы ты был спящий,
И, невидимый в ночи, я над тобой стоял с кинжалом,
Нанести удар не смог бы! Как мне лик твой ненавистен,
Как мне дорог! Губ изгиб, огонь в очах, таких знакомых!
О бессмертные, за что вы так жестоки! О владыка,
Об одном лишь попрошу, позволь любимого увидеть
В подземельном мире скорбном, ибо смерть мне лжи милее,
Коей слепо верят очи, и забвенье слаще истины,
Что сердце, замирая, неустанно мне глаголет."
На безымянном берегу стоял герой, и чёрный понт
Ласкал стопы нагие солью. Вдаль он взор свой устремил,
Как будто взглядом и умом пронзать пространство был способен.
Вдоль воды, подобно чудищам морским, что, обезумев,
Выбираются на сушу, где их смерть находит быстро,
Чернобокие лежали корабли. Но эти бестии,
Рождённые не морем, но землёй, расправят вскоре крылья
Шёлка и, наполнив знойным ветром, к неизвестным берегам
Помчат наездников бесстрашных. Тяжкий труд окончил царь
В родной земле: объединил народы, распри разрешив
Меж городов и меж племён, смирив одних сребром и словом,
Медью острою других. И преклонилися одни, других
Века сотрут следы, как след, оставленный в песке, смывают
Пенистые волны. Муж приближился к царю, по злату
Мягкому песка ступая тихо. Воцарилась тишина,
Какой влюблённые друг с другом говорят, и царь, очей
Не отвратив от горизонта, устремил такие речи:
"Милый друг, стоим с тобою на распутье судьбоносном
Четырёх сторон земли. Но цену знают бематисты
Лишь одной из тех дорог - ведущей вспять, к отчизне гордой,
Где во храмах велелепных меня чтут подобно богу,
Возлияют образам моим из камня и трепещут.
Города я населил, наполнил житницы хлебами.
Ни в сребре, ни в злате нет нужды народу! Я великой
Осенён навеки славою! И всё же... Как ничтожен я
Пред мощью окияна! Как опасен он, как щедр, как велик!
И ведь рубеж сей не последний, ибо враг под знаком солнца
На ладьях приплыл с востока. Ныне наш черёд приходит
Чёрной бездне покориться, и меня объемлет ужас,
Как младенца, покидающего чрева материнского
Защиту и тепло. Но коль природе воспротивится -
В утробе задохнётся, так и я, как будто воздуха,
Алкаю насладиться этим миром! Ибо нет для смертных
Славы слаще этой - мир пройти из края в край! Но как узнать
Рубеж и есть ли он? А нет, ужели вечность проведу
В скитаньях праздных? Ворог ждёт за морем бурным, но страшусь
Не стен, ни копий, но что земли те простёрлись от зари
И до заката, и ни лет, ни сил не хватит мне стяжать
Такую славу." Рёк, и муж, стоявший окрест, отвечал:
"Причастен смерти я - ни тайны горизонта, ни судьба,
Что уготовили нам боги, мне неведомы. Но явно,
Что доселе не бывали города столь многолюдны,
Столь обширны наши паствы и царя, тебе подобного,
Не знал ещё народ. Вселили в грудь тебе бессмертные
Не сердце, но огонь: то обжигающий, как буйная
Стихия, то, свече подобно, нежный. Но тепла и света
Та и та источник. Будь же светом, будь теплом, что боги
Смертным даровали и, не ведая судьбы, что ждёт тебя
За горизонтом, свой удел верши ты сам. Пусть сонм небесный
Лучше судит нас за дерзость и грехи, что канут в вечность,
Неже, праздные, бесславному забвенью угодим!"
Двадцать дней вёл ратоборцев царь пустынною дорогой,
Тридцать сотен стадионов позади оставив дюнам,
Что стопы, огню подобно, обжигают сквозь подошвы
И волнуются, едва задует ветер, словно были
Не песком, но бурным морем. Эти волны золотые
От усталых взоров путь скрывают верный, заметая
Всякий след, что ни вперёд ни вспять не может сделать шагу
Бесталанный пилигрим, и коловратный горизонт сулит
Медвяную прохладу, но лишь смерть награда путников,
Обману уступивших. Но ни влага, ни война царя
В безжизненные земли привели, но сокровенных истин
Жажда, ибо в тех краях оракул обитал. Сам Царь Богов
Его избрал своим быть гласом с древних пор и за услугу
Смертных щедро наградил, чудесный сад взрастив средь зноя
И губительных песков, что изумрудом цвёл в оправе
Скал - клыков гиганта зверя. В сердце сада был источник -
Холодней потоков горных и столь чист, что меж водою
И меж воздухом не видима граница. Лишь коснулись
Истомлённые стопы священной почвы, обуял царя
И войско сон глубокий. Паки удалью исполнились
Их члены и надеждою сердца, и пробудилися
Мужи и изумились: многих слуг оракул в встречу им
Послал, и каждый нёс, кто блюдо медное, исполненное
Яств, приятных взору, кто вина благоухавшего сосуд.
И были рады угощенью ратоборцы, лишь владыка
Отказался от еды и встречи требовал немедленной
С божественным провидцем. И прислужники вели царя
Тропой меж тучных травами лугов и плодоносных рощ
К расселине в кольце угрюмых скал, недосягаемой
Для света, где оракул прорицал. Чернее чёрного
Алтарь стоял у прага судьбоносного, при нём платил
Владыка звонким золотом жрецу. Тогда служители
Скотину привели и, крепкой вервью повязав, взнесли
На жертвенник полночный. Испытав водой студёной, зверя
Жрец предал ножу и обагрённою десницей указал
На вход в святилище царю. Там, в первородном мраке, угли
Рдели слабо и курильницы чадили сладким смрадом,
И на троне трёхопорном золочёном старец древний
Восседал, седыми космами сокрыв нагое тело.
Преклонил колено смертных повелитель и вещал к нему:
"Владыка! Пастырь смертных и бессмертных, вопрошу тебя,
Как царь царя - на равных: праздным не был я ни дня, но в благо
Смертным обратил, чем вдохновился от богов. Прозренье
Нёс мечём и златом я народам и ни в брани, за стеной
Несокрушимой из щитов, ни на пиру, Владыке Поприщ
Возливая, веселясь, я одинок ни разу не был.
Тайн любви познал усладу, ложе с женщиной и мужем
Я делил и, хоть пред ликами богов я молвил клятвы
Ради мира, всё одно - я брал всегда, что я желал, не то,
Что должен, внемля гласу Величайшей из богинь. Ведь нет
Ни радости ни славы в незаслуженных корыстях, что
Под ноги добровольно мне слагают. Но теперь одна
Цветёт на древе ветвь, другие срублены жестоко или
Вовсе не взросли. Отец, ответь, кому доверить я смогу
Трон меди, золота и бронзы? Кто сравниться с мною сможет
Силой, мудростью, коварством? Воевода, славой гордый,
Царь, исполненный годов или витийством славный жрец, кому
Открыты тайны сердца? Но, быть может, твой завет, чтоб я,
Богини страшный гнев дерзнув навлечь, наперекор любви,
Наследника законного зачал, что будет мне подобен
Мудростью во власти, силой в брани, справедливостью в суде?"
Так говорил и был ответ, и молвил бог устами старца:
"Время можно обогнать и в кулаке зажать пространство,
Двух песчинок не сыскать, чтобы одна другой изгибы,
Словно медное зерцало, повторила совершенно.
Сто веков желаешь править? Нелегка бессмертья ноша.
Разве раб достоин скипетра и славы? С колыбели
Ты пленён и сгинешь тоже в заточении, но с смертию
Возможен договор: отдать ей должен добровольно чадо,
Более любимое из всех, неосквернённое душой.
Тогда алканье утолишь - века продлится твоя власть!"
Прорёк божественный старик и паки царь к нему вещал:
"О повелитель, о отец разумных смертных и, лишённых
Речи, тварей неразумных! Словно звёздам ясной ночью
Счёта нет твоим сынам! Моё же чадо одиноко:
Царство, тучное хлебами и вином, сребром и златом,
Белоснежными дворцами и театрами, где ночью
Льются песни в уши смертных и богов, а днём багряная
Песок питает кровь. Сие дитя Войны и Мудрости
Лелею всей душою, но другие сыновья мои
Безвестностью покрыты. В преисподнюю немало жизней
Вражеских и другов верных ввергнул я, отчизну бороня,
Песок и горы пересёк и переплыл я сто морей,
И вечно ширил рубежи. Но, царь царей, твои заветы
Непонятны, страхом сердце наполняют: за любимое
Дитя пророчишь вечность бытия, но скорбной участи
Доселе не избегнул ни герой крови божественной,
Ни смертной крови сын. Я вижу нити серебра и меч мой
Будто тяжелей и, коль удел мой преступить угрюмый праг,
Ответствуй ныне, как отец отцу ответил бы. Не страшно
Мне безвременно в объятья смерти пасть, мой спутник давний -
Чёрный рок, но беспокоюсь об народе, об стране, что я
Над прочими возвысил, проливая пот и кровь, и, если
Тело дух покинет в брани, силою изъятый, иль в тиши
Опочивальни, излетевши добровольно, что в грядущем
Ждёт отчизну: изобилие и слава, иль со мною
В подземельные чертоги низойдёт? Как защитить мне,
Что воздвиг с таким трудом? Ибо остра медь супостата,
Но острее зависть друга, что как нож тот прячет в сердце!"
Вопрошал могучий царь, и отвечал ему бессмертный:
"Челн паромщика, столь лёгкий, бурным водам покорится,
Тяжкий груз цепей железных и гранитных саркофагов
Дух не в силах будет сдвинуть. Взять сумы нельзя в дорогу,
Тяжелей удара сердца, что в груди твоей трепещет
И гудит, что млат тяжёлый, наковальню рассекая.
Тяжелы твои деянья, длинный путь прошёл по свету,
Волю неба исполняя. Чадо дивное взрастил - сто лет
Под игом протомиться и века ему цвести, но перед
Роком преклониться суждено всему и всем: возделав
Поле, сгинет пахарь, камень, череп проломив, и в землю
Влага просочится, напоив сады и нивы, плоть сгниёт,
Насытив зверя, и, народы обуздав, воздвигнув храмы
До небес, судьбы раба, падёт великая держава."
Молвил старец и умолк, но царь алкал глаголов бога:
"Царь царей, немало подвигов моих, сражал я чудищ
И героев, от зари и до заката: реки, горы
И леса, под солнцем золото хлебов и злато, скрытое
Землёю - всем владею, всё моё! Войска толикие
Во брани предвожу, что твердь земная сотрясается
Их поступью тяжёлой. Но с тобою не сравниться мне
В деяньях, молненосный пастырь гроз. Я наречён владыкой
Света, покорителем народов, величайшим из царей.
Но здесь, безвестный, безымянный, преклоняюсь, словно раб.
Ни царь, ни воин, перед равным - пред творцом склоняюсь тварью!
Видишь всё ты: от зенита до земли, тебе открыты
Горизонты, в толщу гор и окиянов мудрый взор твой
Проникает. Даже времени теченье явно видишь,
Словно реку, и судьбы пути незримые - лишь камни
На доске. Делись со мной своею мудростью, открой мне
Тайны мира - беспредельной благодарностью отвечу,
Жертв воздам десятикратных, храм воздвигну велелепный,
Весь из камня, что сравнится с горным снегом белизною,
И сверкающего золота твой идол в нём поставлю.
Властелин, я обошёл все земли, ведомые смертным,
Пересёк из края в край: от горьких вод, что на закате
Без названия, без края, до хребтов, что на востоке,
Неприступных, словно стены вкруг божественного града.
Был в неведанных краях, где исполины и пигмеи,
Где безбрежные леса и без конца рыдает небо.
И, достигнув рубежей, я вопрошал о крае света,
И ответ был неизменным: за горой, за морем бурным,
Чрез пески и смрад болот, там я найду конец вселенной.
Будто с каждым новым шагом от желанного я дальше.
Так открой мне сто личин судьбы превратной: суждено ли мне
Достигнуть края мира, где безумство, где эфир священный,
С почвою смесившись, низвергается во мрак. Коль есть рубеж,
Направь стопы мои к истоку, укажи мне верный путь!"
Прорёк и ждал священных слов, и так ответил вещий старец:
"Гнев возжёг в тебе твой брат - излей нутро его на землю,
Страстью к матери пылаешь - овладей во мраке ночи,
Злато друга привлекает - забери покуда дремлет,
Голод, жажда угнетают - в сласть вкуси обильной пищи,
Вдоволь пей багряных вин, но алчность смертную не сможешь
Утолить. Она взывает, вопиет, терзает сердце,
Словно зверь. Ты жаждешь власти над землёй, над каждой тварью
И народом? Мир велик, не бесконечен. Но не стадии,
А дни определяют рубежи. Полёт стрелы пернатой -
Жизнь, пути начало - тетива, земля - конец любых надежд.
Лишь скакуна взнуздав с крылами, грани мира ты достигнешь.
Но богам не надо крыл, так кто ты: бог или же смертный?"
Так вещал старик к владыке, в персях смуту пробуждая.
"Я дитя двух смертных душ и моя мать из рода смертных,
Но отец был великаном, был силён, что пять мужей, в бою
Коварен и свиреп, стяжал великую он славу, слыл
Героем, сыном бога величал его народ. И впрямь,
Не раз бессмертной кровью он хвалился. Но, однажды, гнев
Во мне он возбудил и нож смирил его, как бестию
Смирил бы, иль безмолвную скотину. С той поры его
Во всём я превзошёл: в коварстве, в мужестве и силе. В градах,
Мною покорённых, в тех, что я воздвиг в местах любых богам,
Народы храмы мне возводят и, как богу, возлияют
Образам моим из камня. С малых лет моей судьбою
Правит сонм вечноживущий, длань могучая бессмертных
Возбранила року чёрному не раз меня постигнуть
Средь врагов - в жестокой сече, во дворце - в прохладе дома,
Средь друзей - неверных сердцем. Так ответствуй же, владыка,
Как отец вещал бы сыну, чья по жилам кровь струится:
Небожителя бессмертного, властителя эфира
Или смертного дитяти, чада пламени и праха?"
Так владыка вопрошал, и так сказал ему бессмертный:
"Цвет, что семя дал, увянет, добровольно паучиха
Станет пищей паучат и, вожака убив, детёныш
Поведёт в охоте стаю. Чем отличен зверь от древа,
Что есть смертный, что цветок? Лишь ветра дух, всего лишь слово,
Песнь птицы, речь листвы. Милы мне все мои сыны: герои,
Славою покрытые бессмертной, боги - вечности рабы,
Любая тварь, что из кошмара, муж без рода и без славы -
Для забвения забава. Сонм небесный возрыдал, когда
Отца пронзил ты медью, беспредельно ликовал, когда
На трон взошел убийца. Неужели кузнецу милее
Гвоздь, или подкова ненавистней круговидного щита?
Лелеет мастер все творения свои - обильный пот
Над каждым пролил. Рассудить алкаешь смерть и бесконечность?
Не найти искру, что пламень первородный распалила,
Древа древ корней могучих глубину нельзя измерить.
Смертен бог, а смертный вечен, время суд свершит над всеми."
Я прерываю повествование, чтобы, по совету умных людей, зная как щекотлива тема религий, написать следующий дисклеймер:
Завершающий эту главу фрагмент станет этаким переходом от политеизма к монотеизму. Для написания следующей главы, мне необходим был монотеизм. Но ни одна единственная из ныне существующих монотеистических религий (во всяком случае из известных мне) не обладала всеми качествами носителя идей, которые я хотел передать. Потому я взял от каждой религии необходимые мне концепции, и соединил их в одну, ту религию, которая была мне по нраву и подходила для моих целей. Хочу подчеркнуть - это художественное произведение, что религия, о которой я пишу, существует, насколько мне известно, лишь в моей голове и на страницах этой поэмы. Возможно я раздуваю из мухи слона, но легальные формальности должны быть соблюдены, во избежание банов за сектантство и тому подобное.
(Книга Времён, продолжение - Первая Богов, эпизод IV, фрагмент I)
Блеснула розокрылая денница, горизонт лобзая,
Землю обняла. За нею Гелиос всезнающий спешит -
Несёт грядущего обеты! Пробуждаются народы,
Государь проснётся вскоре. Велика его держава:
На восточном рубеже стада на паству выгоняют,
А на западе угрюмом грёзы правят безраздельно.
Тяжела владыки ноша. Всюду быть и ведать вся лишь
Небожителям дано, а смертный царь разделит бремя,
Проведет на карте грани, вверит земли и народы
Верным другам, воеводам славой гордым. Сам на трон взойдёт
Верховный, что в столице - в сердце царства. Но один во брани
Слёг, другой в постели хворью свержен. Сын наследовал тому,
Кому верны его когорты, но другого воевода,
Жадный славы и корыстей, стал преемником, наследников
Коварством истребив. О сём предательстве прослышав, царь
Гонцов послал в провинцию с наказом узурпатору
От власти отказаться. Но молчанием ответствовал
Мздолюбец недостойный, и, разгеваный поступком этим,
Царь созвал могучий легион, тройным налогом обложил
В столице знать и взял двойную меру с смердов. Скот забрал
И всякий злак из житниц в пищу ратоборцам, и, воздав
Войне и мудрости, возглавил рать и отбыл. Много лун
От легиона нет вестей и меланхолии предался
Град великий. Горожан нужда и голод угнетали.
Вот в врата незатворённые вошёл завоеватель -
Верный друг царя царей. При нём дружины ополчённые.
Прошествовав к дворцу, на троне высшем императорском
Воссел воитель гордый и нарёк себя царём, в народе
Ропот возбудив. Кто воспылал враждой открыто - был убит,
Пожрало пламя тех дома и жён, что прятались внутри.
И хоронить никто смутьянов не посмел, и дух зловонный
Град наполнил. Всюду дым и смрад пожарищ восходили
До небес. Народ в домах своих укрылся, как птенцы в гнезде,
Завидев хищной птицы тень, таятся. Время мрачное
Для смертных наступило, тишина укрыла город, стилос
Замер над письмом. Из окон храма древний старец наблюдал
Закат времён. В том храме кровь не проливают, не сжигают
В жертву скот богам из камня, но в тиши молитвы шепчут
И закон читают божий, и о будущем не судят,
Ибо веруют и знают. Над папирусом склонился
Вновь старик, и в чёрный омут дум неявленных писало
Твёрдой дланью окунул и свет понёс заблудшим в мраке:
"Боги, боги, стал я днесь конца свидетелем невольным,
Ненавистный рок постиг живущих ныне! Боги, боги,
Город вечный - ваше детище пылает, императора
Судьбина увлекла в далекий край, но гнев и жадность смертных
Бдят, и ныне новый царь воссел на троне мира: смрадный тлен -
Наш властелин, и смерть - коварная царица, голод - мытарь,
Жадный слёз, раздор - палач, свирепый изверг. Где же были вы,
О боги? К вам взывал народ в нужде, но безответными
Остались их мольбы. Они спасение обресть желали
В храмах белостенных, но с небес не грянул пламень, не взгремел
Могучий гром, когда под сенью освященной истязали
Вашу паству. Лишь избравшие укрыться в доме божьем
Чёрной участи избегли, ибо он содеял чудо,
Милосердный наш господь: от зла сокрыл он эти стены,
И, в любви своей бескрайней, многобожников избавил,
Хоть глумятся нечестивцы над рабами и над верой.
Всепрощающий отец им указал к спасенью путь, во град
Небесный нерушимый, где ни боли, ни нужды, где всяк
Блаженный и любимый вдоволь пьёт из чаши жизни."
"Но за что нам эти кары? - вопрошают нечестивцы.
Сожигали в пору жертвы, все обряды соблюдали,
Содомией и дебошем утоляли ваши очи!
Всё одно, сынов с отцами вы стравили, словно гончих,
И на брата ополчился кровный брат. И кто-то скажет:
Казнь сия за тех, избравших одного, попранью многих
И забвению предав. Но голытьба, война кровавая
И хвори угнетали смертных племя от начала всех
Времён. От созидания народов до явления
Мессии, царства смертных воздымались, но, гнетомые
Грехами, низвергалися во прах. Огонь и меч - удел
Народов, населявших те державы, и ни бог, ни те,
Которым воздаёте, не источник зол земных, но воля
Смертных, их греховное начало. О живущие во мгле,
В ночи неверья, для богов, охочих золота и смерти,
Вы забава! В самом деле, может вовсе то не боги,
Только демоны, низвергнутые в пламень за гордыню
Нашим праведным отцом? Вы говорите, что бессмертных
Выше нету существа, но наблюдаю ежедневно
Только ненависть и зависть. Не пригоже ли творцу любить
Творения свои? Ведь нежеланное дитя отец
При родах умертвит, предаст забвенью, иль в законном браке
Вовсе не зачнёт. На сё одно могу ответить: не отцы
Земным народам ваши боги! Злобой души их полны,
Как у завистливого чада, но не в силах свергнуть нас,
Ведь власть над нами, как над ними, лишь отец всевышний держит.
Но язычник негодует, вопрошает: "Почему тогда
Вселюбящий отец не отвратит от дома пламени?"
И снова: "Почему от хлебопашца не отвадит змея
С жалом ядовитым? Почему у власти раб, а властелин
Убитый тлеет?" Я отвечу из писаний: наш отец -
Великий жнец и не известно ли ему, что прока нет
От хворых злаков, что лишь в пламени очистятся хлеба,
Чтобы из праха их, из порчи злато чистое взросло?
Непревзойдённый врачеватель милосердный наш господь,
И не известно ли ему, что, в малой мере яд испивший,
Не страшится гада взять незащищённою рукою,
Не страшась укусов смертных? Не бездействен наш создатель,
Он, напротив, вездесущ и видит всё, сердца от порчи
Очищает, закаляет слабых духом, ибо близок
День суда и только избранный в небесный град войдёт!"
"Отриньте все блага земные - бога златом не задобрить,
Не купить его любовь, и, пред народом явно веру
Оглашая громогласно, не стяжать даров небесных.
Он не любит гордецов и всё земное мимолётно.
Ваши души - вот сокровище дороже всех камений,
Всех изделий хитроумных из металлов многоцветных,
И молитвы ваши в тайне - громче всякого витийства.
Так спешите же, неверные, в объятия всевышнего,
Творца земли и неба, из когтей греха и лжи, из цепких
Лап нечистых духов. Ключ к свободе от неверья вам в сердца
Вложил господь. Веками демонам превратным вы служили,
И огонь вечнопылающий вам мздою был за службу.
Но всевышний всё прощает: кто смирения исполнен,
Духом кроток, щедр сердцем - всё желанное получит.
Нет нужды страшиться ига, и на бремя не ропщите,
Ибо будет ли роптать слуга, что прежде был у многих
В услужении, а ныне лишь один ему хозяин?
О язычник, преклоняешься пред камнем и огню ты
Плоть и хлеб приносишь в жертву, и мольбы твои и чаянья
возносит сизый дым на небеса. Но те, кому милы
Подобные дары - не в небесах, но в глубочайших ямах
Адских обитают. Воздевая очи ввысь, вы зрели
Истинного бога и, молясь бездушным идолам, творцу
Земли и неба и всего, что между ними, вы вещали.
Он - владелец наших судеб, он дарует хлеб насущный,
Исцеляет наших чад, в войне отвагой исполняет
И надеждою в миру. И таковые чудеса вы днесь
Узрели в граде вечном, а не кары лживых духов."
"Воспевая лжебогов, пощады просите у них, богатств
И подвигов в бою, но заключаете, не знающие,
С смертью договор, ведь лишь над ней имеют власть! Жестоки
Демонов заветы: хворь и немочь презирают, кровь и плоть,
Иначе тлен, - для них возлюбленная мзда. За власть и славу
Щедро платите вы смертью! Сколько душ в аду томится?
Сколько чад больных и слабых в реках сгинуло навеки,
Скольких зверь лесной пожрал? Их непомазаные души
К вам взывают из огня! За право суд вершить над жизнью
Златом платите жрецам, в свои сердца пуская порчу,
Оскверняя свою плоть, и умираете навечно,
Хоть и видят очи солнце, уши слышат, рты смеются.
Смерть не чудо, ибо зло, что даровал нам падший ангел,
А всевышний, умерев смертями всеми, исцелил в тех,
Кто избрал путь омовенья. Он, восставший из могилы,
Слово рёк, и одержимых покидали бесы ада,
Чудодейственным касаньем врачевал больных и хилых
И вдыхал в умерших жизнь. Взамен лишь веровать и миру
Несть о вечном бытие благую весть нам наказал."
"Настало время покаяний, ибо день суда грядёт,
Когда апостолы возложат на весы наши сердца,
И по деяньям нам воздастся. Лишь смирение и вера
Защитят нас от огня, а мздою будет искупление
И вечность бытия. Ибо свободой обладаем, коей
Бог нас наделил, как наделил когда-то ангелов своих:
Из воев неба службу вечную отцу одни избрали,
Пасть с небес - иных был выбор. Так же два пути пред нами:
К вечной смерти, к Авадону и к мученьям преисподней -
Первый путь ведёт нас в ночь, второй ведёт к дневному свету
И бессмертию души. А что сулят вам ваши боги?
Жизни, полные страстей и благ, приятных смертной плоти, -
Для имущих власть и славу, а для робких и ничтожных -
Рабство, розги и лишенье. Рок один и тех, и этих,
Те и эти служат верно порождениям геенны,
И за то им мзда одна - извечный мрак страны забвенья,
Где все слепы и глухи, и нет надежды на спасенье.
О язычник, ты живёшь, гнетомый славою и златом,
Не подъять тебе главы и не узреть жемчужных врат."
Просто стихи. Не относится к поэме.
Мне не вспомнить звук милого имени,
Ритм сердца её я забыл,
Жажду губ, что шептали: "люби меня!"
Век разлуки во мне утолил.
Лишь тепло, что когда-то дарила мне
Будет греть ещё тысячу лет,
Словно свет, ночь пронзающий иглами,
Звёзд, которых давно уже нет.
(Книга Времён, продолжение - Первая Богов, эпизод IV, фрагмент VI)
"Но из семян, что в почву, сдобренную тленом и грехом,
Мессия божий заронил, взрастёт единой веры древо
Вековое, что сотрёт в златой песок корнями камни,
Неимущих наготу укроет кроной, будто шёлком,
И плоды его медвяные всех алчущих насытят!
Око господа - взошла звезда над миром, в сад небесный,
В отчий дом она дорогу озарит заблудшим чадам.
Мой не кончен путь, ведь вечность ожидает воев света
И заступников добра! Один другой века сменяют,
И, обретший веру в силу искупления, в эпоху
Процветания и мира я вступаю, сквозь небесных врат
Златые кружева, что непорочное рождение,
Предательская смерть и воскресение живого бога
Ищущим навеки отворили! Славься, господи! Аминь!"
Исповеди
И было ранним утром - не воспела птица свет денной,
Отец и сын на гору поднимались. И отец нёс нож
И пламень, сын - дрова для всесожжения. Взошли на гору
Сын с отцом, ступили на вершину: никого в рассветный час,
Лишь злые ветры говорят и завывают, и стенают.
И устроили они в том месте жертвенник для бога,
Разложив кругом дрова, и сын сказал, труды окончив:
"Вот огонь и вот дрова, но где же жертва для сожженья?"
И сказал ему отец:"Твой первый вздох и твой последний -
Жертвы этой нет ценнее! Воля господа свершится.
Так явил он мне во сне, столбом огня представ пред мною:
Плоть пожрал с твоих костей, и был твой череп мне державой,
Твой хребет был мне мечом. Стоял там трон, прекрасный видом -
Золотой блистал престол, подобный яркому светилу.
Подошед, я усмотрел - не золотой, но из песка и блеск,
Дурманящий рассудок, только отсвет лживый пламени,
Что словно из груди моей рождалось, там где жизни дух
И сердце обывают. Вот моя пустует клеть, и зев лишь,
Чёрный и бездонный, возрастает, пожирая сам себя!
В него я вверг сухие кости и познал его алканье.
Днесь меня избрал господь возлечь на жертвенник священный,
Чтоб рождённый тьмой и страхом чрез меня познал любовь."
Во дни империй и царей, в земле бескрайних плоскогорий,
Где студёные ручьи поют в тени холмов и кряжей,
Что, подобные князьям, одевшим праздничные платья,
Полотном душистых трав укрыты с верху до подошвы,
Жил пастух с женой и сыном. Сын был юн - всего лишь чадо,
Муж с женой - преклонных лет. Жила служанка с ними в доме,
И рабов имели многих. С первым светом просыпаясь,
Брал пастух воды и хлеба и на пажить гнал скотину.
Возвращался на закате через день или на третий.
Вот ушёл однажды в поле, а жена трудилась дома.
И пришёл к ней сын, и начал говорить, и так сказал ей:
"Говорят другие отроки: где брат твой, где сестра твоя?
Отец и мать в летах твои, но сам ты юн весьма. Быть может
Мать тебе не мать, никак блудницею рождён?" Сказала мать:
"Господь мне чрево заключил, неплодной сделал и бездетной.
Много лет отец и я его молили о ребёнке.
И услышал нашу скорбь господь, и сон послал мне вещий:
Был отец твой паки молод, выбирал девицу в жёны.
Выбрал двух: как в первый раз избрал меня, но взял вторую -
Незнакомую мне деву. В день другой пришла девица к нам,
Служить за кров и хлеб, и, посмотрев в её лице, из сна
Невесту я узнала, и сказала мужу быть с ней, ибо
Бог послал нам знак. И был он с ней, и ты родился - сын отца
И вскормлен мною, наше чадо, но не плод моей утробы,
Сын единственный, любимый, но вовек не одинокий.
Не скорби о праздном слове. Очи отроков померкли,
Если брат не знает брата. Оглянись, свои отверзни:
От червя до гордой птицы, от песчинки до народов -
Одного мы чрева дети, все любви твоей достойны,
Боле всех - сыны соседа." И, познав своё начало,
Паки отрок говорил: "Таких я братьев не желаю -
Неразумны те и злы. Но как к властителям народов
Ты приравниваешь птиц, ибо старейшины сказали:
В власть вам мир господь создал?" И говорила мать ребёнку:
"Трон царей земли высок, но вьются птицы над дворцами.
Будто мёд в уста свобода, сокрушившим узы рабства,
Но свобода птицы слаще, ибо нет средь них невольных.
И купца богатств не счесть, но во сто крат богаче птица,
Ибо смертный кормит смертного, но птицу сам всевышний.
Но над этими и теми ежедневно всходит солнце,
Будто сердце жениха, что под венцом узрев невесту,
Не решается вздохнуть, страшась разрушить сновиденье.
Светом блещет нестерпимым, обжигающим светило -
Так пылает сердце бога нестерпимою любовью
К бытию - его невесте. Ночь же - время для покоя.
Пыл жених в груди смиряет, мир прохладой укрывает,
Гаснет свет в его чертоге. Колыбельные поют нам
Ветра ласка, бестий ночи скорбный плач." Познав устройство
Твердей мира, сын сказал: "Иную мать не знали очи,
Рук иных не знало тело, твой лишь лик из всех мне дорог.
Будет сущее чем будет, ты мне мать, я - твоё чадо.
Было так и будет впредь." Тогда сказала сыну матерь:
"Я твоя, ты мой, мы - бога. Только он - был, есть и будет.
Он - начало и конец, он - бесконечно нерождённый,
Он - сейчас и никогда. Но плоти цвет немноговечен:
Что он дал, бог заберёт. Он расщепит сосуда стены,
Что с купеческого судна в шторм восхитила пучина,
И душа восторжествует, в окиян излившись мёдом,
Сделав соль на столько слаще. Мы с тобой - сосуды с мёдом,
Жизнь - то судно в ярый шторм. Хрупка натура терракоты,
Океан неуязвим. С тобой прибуду я всегда, в сей
И в последующих жизнях, ныне - мёдом сладким, сытным,
Впредь - могучею стихией, но всегда с любовью, вечно."
Лик грядущего узрев, сын устрашился чрезвычайно
И, восплакав, он сказал: "Но что мне воды окияна,
Их лилейные касанья холодны зимой и летом,
Что мне ветер своенравный - днесь прохладой нас ласкает,
Завтра пламень принесёт, и что мне мудрость всех деревьев,
Коли сомкнуты уста их? Смерть глупа, нема, недвижна,
Мой язык всегда молчит о ней, я дверь пред ней закрою,
И глаза мои ослепнут, коли явится пред мною.
Ей не дам тебя восхитить! Коли это чадо злое,
Бога спросим сохранить нас, но коль это - кара свыше,
Из сердец изгладим бога!" Мать ответила ребёнку:
"Смерть не зло и не от бога - бытие не знает смерти.
Есть приливы и отливы, есть закаты и рассветы,
И рождённый в клетке плоти вновь родится вольным духом.
Этот мир есть вертоград, а бог - заботливый садовник.
Мы же - длани, чтобы сеять и полоть, и мы есть очи,
Чтобы видеть свет и тень, мы уши, слышащие ложь, и в ней
Мы правды ищем звон, мы ноздри, жизни духа полные,
Мы рты, что рай вкушают. Лишь один закон в саду его -
Ничто не постоянно: семя станет стебельком, а стебель -
Хлебом в пищу плоти, плоть, насытившись, растёт, стареет,
Сохнет, распадаясь на частицы, дух не в силах удержать.
Тогда он тело покидает, вновь единством становясь."
И, осознав удел всего, в унынье отрок пребывал
И начал паки говорить: "Узнал я днесь, каков господь:
Он - стынь, без коей нету зноя, горн, в котором куют лёд.
Он - свет, родитель всех светил, он - свет, родивший также мрак,
И этот мрак есть тоже бог, и этот мрак пожрёт весь свет.
Он - необъятная частица безымянного ничто.
Он - безразличная любовь и жесточь, нежная к всему.
Он - все слова на языке, но сам - без имени и слова.
Он - творец и разрушитель, сто дорог и неизбежность!
Страшен бог наших отцов, нагой пред ним я и ничтожный,
И избегнуть его взора, лишь ослепнув мне возможно!
Существо моё напрасно, ибо нет прекрасней бога!
Что же может быть опорой в этой впадине бездонной?"
И сказала сыну мать: "Не бойся сын, ведь ты та бездна,
Ты тот свет, ты - зев, пожрущий все миры в конце столетий,
Ты творец этих миров, ты есть отец и ты есть сын, ты - дух,
Дающий власть над жизнью. Ты был прежде, будешь впредь, и это -
Сущего опора! Этот мир лишь перепутье - путь один
Слепых и зрячих к пробуждению ведёт. И зрячих свет
Его величья увлечёт в блаженство рая, но слепцы,
Узрев прекрасный его облик, лишь ослепнут вновь глазами.
Предпочти же мраку свет! Прозрев, узнаешь: воля бога
И твоя - одна есть воля - совершенство." И сказал сын,
В сих словах нашед твердыню: "Многолико совершенство.
Как от истины неправду отделить, от права - лево,
От хлебов - дурные травы, верный путь от верной смерти?
Коли праведник сегодня - завтра станет изувером,
Как поймёт, что во грехе? Ужели я, единый с богом,
Сотворивший злое дело, приобщаю к злому бога?"
Отвечала сыну матерь: "Столько ликов совершенства,
Сколько тварей всех миров, как грёзы спящих - непохожи.
Но, когда отступит ночь, коснутся всех персты денницы.
Нет дорог, приведших к смерти, нету троп, лишённых терний.
Нам лишь ведом горизонт, где все пути сплотятся в бога.
Там свободы брезжит свет, кругом же ночь и мрачный сумрак,
И холмы и суходолы прячут луки и распутья.
Но господь нас не оставит, как не бросит пастырь стадо,
Ибо бог - и путь, и путник, и приют в конце дороги.
Совершенство непорочно, ибо нет над ним судьи."
Вновь смятенье бытия ничто, лишённый формы, грезит.
Три числом он видит сна. В одном - он в поле бесконечном,
Всякий хлеб растёт в том поле: сжатый, смолотый камнями,
Хлеб, познавший пламень печи, хлеб, питающий голодных,
Хлеб, питающий раздоры. В сне втором оно летало,
Любопытствуя о крае, но под ним лишь безмятежность,
Ни начала, ни конца. Устала воля от полёта,
Опустилась на траву, и был ей третий сон, последний.
В нём, оправившись от устали, хотела вновь взлететь она,
Но крылья онемели. Вдруг, спустился с неба ветер сильный,
Злаками играя, волю мягко подхватил он, к свету,
Слабому в начале и дрожащему, повлёк. Но свет крепчал
И свет был жизнью, и ничто в нём растворилось, разделилось,
Вновь сплотилось воедино, жизнью став, движеньем воли,
Населяло существа. В земле далёкой жил учитель.
Он был воля, он был свет, и бытие - его глаголы.
И ходил он по земле, и прорицал алкавшим знаний.
И случилось в первый день: ходил пустынник в чащу леса,
Ко столу собрать плодов. По возвращении же в дом свой,
На дороге встретил юношей, числом их было шестеро.
Смеялись те и громко восклицали, и, под ноги глядя,
Словно бы плясали. К ним приближась, усмотрел пророк в песке,
Нагретом солнцем, паука, что тщился пыль топтавших стоп,
И света яркого, и гомона избечь, но, опричь трёх
Лишённый членов, токмо корчился на месте и кружился.
Оттолкнул юнцов, пустынник подобрал из праха зверя
И продолжил путь домой. Юнцы за ним все устремились,
И один, с ним поравнявшись, говорил: "Зачем же, отче,
Ты потехи нас лишаешь? Тварь сия - моя по праву!
Не моя вина, что камень, под которым он таился,
На пути моём лежал. Ведь ты - известный богомолец,
Должен знать заветы бога: я господь над жизнью всякой!
Что увечен - не серчай! Не мой то грех, что от природы
Хрупок телом зверь чудной. Не можно смерть исправить, старче,
И зачем? Подобных тварей, обывающих во мраке
И местах, нечистых духом, создал множество наш боже."
Отвечал ему пророк: "Есть мудрость лет в твоих глаголах,
Лишь в одном твоя неправда: говоришь, смерть не исправить.
Мой ответ тебе таков: лишь нам, ступающим во прахе,
Торжество дано над нею. Два ключа в устах имею,
Два в твои уста вложу и укажу тебе на двери.
Первый ключ - запрёт твой храм перед лицем любого страха.
Ключ вторый - врата твердыни супостата отворяет.
Вот ключ первый: воля бога - совершенство, он - движение,
Он - жизнь. Но совершенство не возможно там, где смерть и тьма,
И членов неподвижность. Где урон и разрушение -
В том месте бога нет. Но он родитель и творец, и значит
Нет того, что смертью называешь. Плоть не может умереть,
Лишь измениться, стать иным, в своём стремленьи к совершенству.
Дух, тем более, бессмертен, ибо есть осколок бога.
Плоть ранима, коловратна, но душа - не раб ненастий.
Посмотри на моё тело: стар и немощей я полон,
Жалит солнце мою кожу или дождь стегает ярый,
Дух нетронут остается, пламень слова в моём храме
Не чадит и не мерцает, но сияет неподвижный.
Вот вторый из двух ключей: плоду подобно наше тело,
Как подобна чреву мякоть, в коей семя возрастает.
Так же плоть, всего лишь чрево, что в назначенное время
Даст начало новой жизни. Сладкий плод, испивший солнца,
Станет пищей зверю леса, а, скрывавшийся меж листьев,
Ветер ввергнет в чернозём, и тлен познает оболочка,
Обнажая свету семя. Так же плоть изменит облик,
Обнажая, что внутри: творца миров, дитя вселенной.
И душа - частичка бога, но дотоле не единство,
Всюду быть и всем являться возжелав, в одно мгновение
Всю мощь свою и немощь постигает: что безумие -
Цена неограниченной свободы. И, готовую
На тысячу сознаний раздробится, свет влечёт её -
Цветов бессчётных сонм. И каждый цвет подобен голосу,
И свет подобен песне, и нельзя никак ни уху слышать
Песню ту, ни оку видеть свет, лишь можно быть и тем и тем.
И чем душа к истоку ближе, тем сияет громче песня,
Тем приятней слуху свет, и всё сильнее и мощнее.
Вот нельзя их отличить, и свет поёт, кричит, рыдает.
Кто же сможет устоять пред этим обликом господним?
Кто ни зрения, ни слуха не лишится, ни рассудка,
Дланью божией родится на земле, как и на небе,
Гласом разума и сердца, путеводною звездою.
Но господь призрит на всех, и те, чьи очи выжег пламень,
Превратив в сухие угли, в чьих ушах, лишив их слуха,
Кровь скопилась и застыла, станут целым со всевышним.
И, подобные слезам, что проливать не могут боле
Их ненужные глаза, в величьи бога растворятся,
Став единством, всё утратят, богом став, всё обретут."
Был день второй, и старец в город направлялся, благостыней
И молитвой торговать. Вошед в ворота городские,
Окунувшись в круговерть, марионеткой стал колосса,
Но чрез миг себя обрёл: подобный глыбе в поле злаков,
Встал, недвижный, и внимал, как воля двигала живыми.
Вновь отдался он гиганту, понесло его теченье,
Привело к ступеням храма, где под проповедь святых, народ,
Сплотившись в разумении, лишал себя свободы, камни,
Херем и навоз одной рукой, одним движеньем языков
В богоотступника меча. Стоял в толпе пустынник с всеми
И, безмолвный, наблюдал за смертью ложного пророка.
Видел сломанные кости под покровом мышц и кожи,
Видел сломленную душу в блеске слёз, слюны и крови.
Шесть юнцов там тоже были - судьи, послухи, убийцы.
Размозжив страдальца череп, возопил народ, ликуя,
И, молитвы вознося, к своим заботам возвращался.
Тут пустынника увидели юнцы и, подошед к нему,
Сказал один из них: "Мы днесь вершили божий суд - викарий,
Старец богомольный, говорит. Он добродетелью зовёт
Расправу многих над единым и оплотом лиходейства
Ум смятенный нарекает. Ты вложил мне в сердце смуту,
Указав лишь два пути. Пророчишь рабство пробуждённым -
Службу богу вне его, слепцов же рок - забвенье в боге.
Коли нет пути иного, пусть немедля я ослепну!
Но как быть, коли во храме учат бедности слепого
И богатству зрящих свет? Ужели мзда за добродетель -
Отрешение от бога, а безумцы к богу ближе
Чада в чреве материнском, к сердцу оное зачавшей?
Кто слепец, а кто есть зрячий?" Отвечал ему пустынник
И сказал: "Блаженны юные, что мнят себя богами,
Что спасение обресть в едином слове вожделеют
И в мерцании свечи зрят правду солнечного света.
Как слепые этой юности подобны! Тайны мира им -
Царям земли и неба, все открыты, всё подвластно им:
И золото миров, и все престолы у их ног. И всё ж
Убыток их велик, поводыря лице не видящих.
Их разум недоверчив, шаг их робок и из всех путей,
Пред ними возлежащих, но незримых, выбирать один,
Им менее угодный, их удел. О, как же зрячие,
В сравнении, блаженны, что в себе узрели истину
И всюду отсвет бога, и способные любить на гранях
Снежного ажура отблеск солнца. Как их ноша тяжелей:
Стопой и камнем под стопой быть в одночасье, быть стрелою,
Излетевшей из руки стрельца, и птицею, сражённой.
Всяк, имеющий дыхание, блажен, ибо душа в нём -
Чадо божье, власть имеет выбирать, что ей угодно,
Что никчёмно. И одно зовёт добром, другое худом.
Так, из всех путей - кратчайший к совершенству выбирает.
Как убого и прекрасно в одночасье всё бездушное:
Как камень покоряется реке, хотя назвал бы воду -
Худо, ибо стачивает та его в песок, и как песок,
Покорный жару, превращается в стекло, и, под ударом
Топора, безмолвно падают деревья. Те и эти
В власти воли, и путей её не счесть. Одни способны
Выбирать, другие выбор уважают, и нет правых
И неправильных путей, ведь все в одном сойдутся храме,
Где слепой святой и зрячий беззаконник служат господу,
Единственному богу. И одни подобны дланям, сердцу,
Длани направляющим, иные, и не празден ни один
И не напрасен, ибо бог - наш господин и наш слуга."
И в третий день на сборы скитник шёл, и вновь шесть юношей
В дороге повстречал, и те пошли за ним и следовали
Всюду в этот день. От двери к двери скитник шествовал с сумой,
Молитвой деньги покупая для скита. К концу же дня
Стопы направил он ко храму - иерарху отчитаться.
Там, на площади, в тени твердыни божьей, муж, убогий
И лицом и одеянием, припал к ногам пустынника,
В подол его одежд впился руками и о милости,
Восплакав, возмолился. Тут же юноши-сопутники,
Приближась, напустились на убогого и прочь погнали.
Схимник же юнцам вершить насильство возбранил, достал суму,
Где подаяния хранил, из складок платья и страдальцу
Всю, как есть, её отдал. Прижав кошель тяжёлый к сердцу,
Сирый муж с колен поднялся, поклонился вновь и, пятясь,
Удалился. Смолкли юноши, воззрившись на монаха,
И сказал один из них: "Кому во благо ты трудился?
Ради братии ли, храма ли? За день не сел ни разу!
И вот всё, в одно мгновение, ты отдал незнакомцу!
Он же вор, он хуже вора, ибо лжец! Известен всем он!
О воистину, ты редкий гость во граде! Но ответь мне,
Ибо оторопь меня одолевает: коли богу
Служит всякая душа, то в чём же ценность добродетели
И скудости убогой? Жизнь в смирении страстей не лучше
Той, что страстью пышет! О воистину, отец, к чему терпеть
Лишенья плоти, хворь и глад, и немощь лет, коль не стяжать нам
Ни в телесной жизни краткой, ни в духовной жизни вечной
Вожделенного покоя? В чём виновны перед богом,
Что нас проклял бытием?" Ответил юноше пустынник:
"Бог нас создал, ибо мог, как мог взрастить леса и горы.
Мог содеять нас немыми - дать камням безмолвным слово,
Мог лишить ушей и глаз и дать деревьям безмятежным.
В сердце дух мог не вложить и дать нам течь, подобно рекам.
Но мы молимся ему о просветлении очей, прозрев,
Вдали мы видим храм и сто дорог, к нему протянутых,
И тысяча распутий, и душе одной известен путь,
Назначенный для нас. И этот путь есть самый лучший, ибо
К высшему добру, что есть господь, не одного ведёт, но всё,
Что дух имеет! Кто идёт им - никогда в нужде не будет,
Но и лишнего вовеки не стяжает, ибо каждый есть
Таков, каким всевышнему он нужен! Вот убогий этот,
Кто он? Только вор или обманщик, или впрямь живёт в нём хворь?
Того не знаю, знаю это: на благое собирал я,
На благое я отдал, и не остался я в убытке.
Значит - нужное то дело. Коли бог во мне глаголет,
Что мне ропот смертных уст, слова укора и упрёки?
Соглашусь, порой нелёгкий путь господь нам выбирает,
И кратчайший путь нам видится милей. О тварь земная,
Ты слуга двум господам! И одного глас - властный, громкий,
Но другого голос - тихий, из-за двери между вами.
Дверь открой ту и оставь незатворённой, чтоб яснее
Слышать волю их обоих, но порог, без дозволения
Превысшего из двух, не преступай, ибо не сможешь."
И было после этих происшествий - за пустынником
Шесть юношей пошли и, впредь, ходили всюду с ним, внимая
Действам богомольца и словам. И в день четвёртый схимник,
Взяв вина и мёда, в подземелья городские низошёл,
Где в смрадном мраке изнывали лиходеи. Тёплым хмелем
Хлад прогнав и сластью горечь заточенья, слушал исповедь
И плач, и воздыханья о судьбе, и сам рыдал, и молвил
Речи утешенья. Солнца пыл смирила ночь, и схимник
С юношами вновь вкусили волю, скорбь оставив позади.
Тогда учителю сказал подвижник юный: "Днесь внимал ты
Оскорблениям, проклятьям и признаньям злодеяний,
Словно заповедям божьим, раздавал любовь и милость
Изуверам ненавистным, что ни жизнь не чтут чужую,
Ни добро, ни божье слово. В милосердии подобном
Нету явного прибытка ни тебе, ни лиходеям,
Потому его источник не в душе, а, значит, в боге!
Но способен ли господь любить, как смертные друг друга?
Мироздания он зодчий и зиждитель, и все немощи
И силы наши ведомы ему! И как любовь, напротив,
Тайного алкает, как невежественна, как она слепа!
Господь не знает ни желания владеть, ни скорбь потери,
Ибо в нём всё зародилось, в нём всё паки воплотится!
Но любовь - есть страх утратить то, чем ты не обладаешь!
Всё, что было, есть и будет, наперёд известно богу!
Всё, что было - вновь случится, всё, что есть - уже случилось,
То, что будет - происходит. Но любовь тоскует, нежит,
Ожидает! Как созвездию подобно это чувство,
Словно зелье колдовское: сколько запахов и вкусов!
Днесь толкает нас в объятья, в день другой - на смертный подвиг!
Так способен ли господь любить, как смертные друг друга?
Или вымысел души - любовь присуща только смертным,
И, как худо и добро, подобна вехе в чаще леса?"
Отвечал ему монах: "Подобны чашам двум влюблённость
И любовь: одна слепит нас серебром, другая златом.
Ароматного вина полна одна, водой - другая.
Из одной испив, разумными очами видим море,
Крутобокие торговые ладьи и дивный город,
Терпкий запах пряных трав щекочет ноздри, предвкушает
Сласть диковинных плодов язык и глаз - их многоцветность!
Но, испив, испили грёзу и любовь - вторая чаша
Остаётся. Холодна вода - бодрит, не усыпляет
И вовеки не иссякнет! Так похожи и различны
Мимолётная влюблённость и любовь, что бесконечна:
Обе служат воле божьей, обе силой наполняют,
Та и та присущи жизни, обе тело подвигают.
Об одной наш разум знает - той, что тело воспаляет,
Но неведома другая. Словно солнце в ясном небе -
Раз узрев его и очи опалив, взгляд не возносим
Боле ввысь и забываем постепенно о светиле,
Так любовь нас греет, светит нам и движет нами тайно,
Нераздельно с бытием. Я говорю вам: в самом деле
Без любви нет бытия, ибо она - хотенье лучшего
Для плоти и души, а что есть лучше упрочения
Во твари существа и уставления её на путь,
Положенный всевышним? Потому господь влюблённости
Не знает, но любовь ему известна. О воистину,
Он сам - любовь и суть всего творения, ведь длань его
Во всём, и всё желанно и бессмертно! На любовь способны
Праведник и грешный, ведь один страдает с ближним, а другой
С самим собою. Потому нет средь живых, кто не любим
И кто не любит, и средь них познали истину любви,
Кто на руках держал младенца, и прозревшим лишь дано
Любить всецело бытие, подобно богу, но не бога,
Ибо господу мы можем только верить и служить!"
К закату пятый день клонился, собрались ученики
По приглашению пустынника на вечери в скиту.
Из дня последний цвет испила жадно ночь, и стук раздался,
И за дверью кельи голос говорил, просил застольников
Убежища и хлеба. Милосердия исполненный,
Восстал подвижник юный и, ко двери подошед, засов
С петель железных снял, и незнакомцам отворил. Вошли,
Несущие орясины и гибель, и насилие
Над плотию и духом совершили. Всё, что глаз влекло
Сверканием, иль слух бряцаньем нежило, восхитили.
Восхитили и яства со стола и скрылись в ночь. Вернулись
К раненым их чувства, к оробевшим дух и речь. Пошли одни
Немедля в город за врачом, одни с пустынником остались,
Ибо ранен был в чело, и от того весьма был слабый.
И сказал монаху юноша, старавшийся о язвах:
"Где был бог - любовник жизни? Разве суть любви не есть ли
Наставленье и защита? Разве может вероломство
Быть подручным бытия, или господь о всём творении
Радеет в равной мере, и не лучше я скота в хлеву,
Нет, камню я подобен, нет, пыльце в объятиях ветра? Я -
Иссушенный бурьян, что перед крохотной искрой трепещет,
Словно пред царём. Как я ничтожен, что могу я - дух и плоть,
Когда вода, песок и ветер, - всё кругом меня сильнее?
В этом мире что могу я, от кого мне ждать защиты,
Коли каждый сам себе царь и господь, палач и смертник,
И спасенье одного равно убийству многих тысяч?
Кто я, путник неустанный на пути к обильным паствам,
Где трава, благоухающая сладко, прячет гадов,
Источающих отраву, и покоя не стяжать нам
Ни в смертельном заточеньи, ни в духовном - бесконечном?"
Говорил ему учитель, отвечая: "Злодеяния
И ковы, что творим и измышляем, не творца изъян,
Не твари недостаток, но, напротив, злополучия
Подобны изгибаниям в иначе стройном русле, в коем
Жизнь проистекает. Преткновений на пути её не счесть,
И мудрый отче наш - господь, творец всех ужасов и благ,
Нас испытует, посылая нам невзгоды, как отец
Даёт ребёнку опалится от свечи, чтоб научить
О жаре пламени и ложности покоя. Ибо как
Судить о ровности дороги может тот, кто никогда
Не оступался, как поймешь ты, не познавший мрака ночи,
Что есть свет? Но искушения его всегда по силам
Нам даются, никогда их не превыше, ибо волос,
Коль единственный - незримый выпадает, и единственный
Болезнью лист иссушенный отбрасывает дерево
И после плодоносит, но все листья оборви ты с древа -
Сразу же зачахнет, вырви волосы и темя оголи -
Огню подобно, солнце кожу воспалит, а хлад иссушит
Паче зноя летних дней. Так бог - вовеки не алтынник,
Но и тщетно он добро не расточает, и желанней
Нету платы за спасенье многих душ - одной, восшедшей
Добровольно на алтарь. Мы - капли, павшие с небес, и мы -
Ярящийся поток. Мы лишь песчинки в сапоге, мы - зной,
Мы - жажда, мы - коварство белых дюн. Мы медяков презренных
Пригоршня, звучаньем заурядных, тусклых блеском, но сребром
Бряцают, блещут сорок нуммиев, аргентусов десяток
Искушает очи светом, уши нежит песней злата.
Как велик господь - творец противоречий, чудо жизни
Как ничтожно, как всесильна немощь плоти, бесконечна
Её бренность, как одна душа вселенною чревата."
Шестого дня денницы луч коснулся кротко горизонта.
На молитву схимник встал, обезображенный насильством
Лик к рассвету обратив. С ним шесть юнцов колена в землю,
Влагой утренней набухшую, упёрли, опустили
Отягчённые невзгодами бессонной ночи веки
И внимали мироздания речам: сочилась влага
Сквозь плетение сукна и хрящ, веками изощрённый,
Тщился кожу, задубевшую от многих становлений,
Прободать. Стеная, ветер в складках грубых одеяний,
Гончих лаем, песней птиц шептал о времени грядущем,
О стараньях кузнеца он говорил, о пёстрых тканях
И о пряностях заморских, о каких кричит торговец,
О пожарах и о скошенных хлебах ноздрям поведал.
Отворили богомольцы очи: вот пред ними город,
Где древнейший из домов всего лишь миг в сравненьи с тёсом,
Потемневшем от стихий, и храм старинный, велелепный
Первородного гранита - из песка забава чада.
К небесам воздели очи и в сердцах воззвали к богу
Шесть подвижников и схимник. И сказала юность небу:
"Отче наш, наш царь, наш бог, что в небесах, в земле и в море,
Жизнь вдохнувший в мёртвый прах, души возжегший вечный пламень,
Средоточие любви. Твоё творенье совершенно,
Ведь не рознит тварь с творцом, как рознит матерь и младенца
Плоти грязное рожденье! В самом деле ты - единство,
Мать, и чрево и дитя! Навек во плоть ты заключённый,
Узник смерти добровольный, плод трудов своих вкушаешь,
Радость дней и горечь лет. Ты видишь всё, что видят очи,
Слышишь всё, что измышляю, всё, что сердце вожделеет -
Явно видишь, тоже хочешь! Всё одно: хотя ты всюду,
Отдаю очей сиянье небесам и, словно нищий
Жадный блага, среди скупости и спеси добродетель -
Злата блеск среди отребья, в синей бездне необъятной
Тщусь тебя найти я, боже, ибо нет превыше тверди,
Нет тебя достойней трона, чтоб измыслить был способен!
Я молю тебя: Услышь! Хотя и знаю, слышишь всё ты:
Вопль духа, шелест ветра в перьях туч и даже время,
Вор столетий, от божественного слуха не укроет
Свою поступь роковую. Всё одно - к тебе взываю!
Как младенец в тьму незрячести своей кричит, не зная,
Что родитель подле дремлет, всё одно - зовёт он слепо,
О тепле, защите, пище мать, незримую, он молит,
Так же я молю: о боже, внемли этому дитяти,
Чей отец ты, чья ты матерь! Я - немой среди глухих, слепой,
Блуждающий во мраке! О господь, несущий свет, крадущий
Цепи, вор в ночи, ты - расхититель стен и граней! Всё украл,
Что я имел и, ныне, наг я, обездолен и свободен
От оков! Чем отплатить способен нищий щедрой длани
Господина? Благодарность и мольба - моё богатство.
Славься боже и спасибо за восход луны и солнца,
За друзей и за врагов, за всех, в пути кого встречал я,
За бесценный жизни дар, за силы, здравие и разум -
Мой доспех, мой щит и меч в служенье воле бесконечной.
Если грешен в чём - прости! Ведь плоть податлива, превратна.
За проступки не гневись, но научи пути благому,
Как учил из раза в раз в своём терпении безмерном.
Испытание пошли, чтобы в огне дух закалился,
Чтоб достоин был воссесть среди тебя на высшем троне.
Не оставь меня во тьме, но знак пошли какой угодно -
Я найду дорогу вспять, ведь власть твоя, твоя и воля!
И, в последний час земной, будь ты со мной - моя опора."
И ответствовал пустынник: "Славься плоть, душа и воля!"
Протяжно двери застонали, разбудив в глубинах свода,
Где кальцит и древесина груз миров смиренно держат,
Эхо - чадо лжи и вздора. Ветер летний, пьяный, жаркий
В мрак пахнул, и мостовой, отполированной годами,
Нестерпимо яркий блеск на ликах ангелов понурых
Рисовал игривый смех и озарял святых надеждой.
Чрез порог вползала пыль и звуки улицы струились:
Экипажей дребезжание колёс и мерный цокот,
Крик газетчика в толпе и причитания убогих, -
В сон обители священной, нежеланные, вторгались.
Вдруг удар глухой секирой всё отсёк, и снова в дрёму
Древний каменный колосс, вздохнув шептанием в альковах,
Погрузился. Будто дёготь, мрак сгустился, тенью новою
Чреватый. Там, у двери, словно отрок, нерешительный
И робкий, муж, в мгновенной власти страха тишины и тьмы,
То жмурился отчаянно, то яростно таращился,
Выискивая в сумраке то свечки скудный свет, то крохи,
Брошенные солнцем через ширму закопчённых витражей.
За тенью тень мрак отступал, сдавая пленных: вот скамьи -
Ряды безмолвные воителей небесных, у стены
Фигуры, сбросив саван тени, облачились, кто в бездвижный
Серый камень, кто оделся серой шерстью и в молитве,
Будто камень, неподвижен. Вдалеке, как будто звёзды,
Сотни крохотных светил - мерцали свечи, и в оправах
Золотых иконостаса, в злате нимбов отражались,
Солею медовым жаром заливая, и, казалось,
Не шедевр рукотворный, но небесной цитадели
Неприступная стена, какая грезится поэтам
И художникам на пике вдохновенья, неф венчала.
Муж прошествовал к иконам, с коих мучеников сонм взирал
С печальным безразличием на серое убожество,
Что трепет и говение внушало прихожанам. Там он,
Заревом червонным омываемый, стоял забвенья миг.
Взирал господь на гостя редкого с укором, сам незримый
Для очей, что так искусно подмечают все изъяны,
Каждый камень и ухаб в пыли дорог, но ясно видимый
Разумными очами. Сбросив путы летаргии, к лавкам
Грубой древесины, осязаемым и твёрдым подошед,
Мужчина сел и тихо, шёпотом сперва, затем всё громче,
Будто с плотию живой, заговорил с творцом вселенной:
"Внемли, отче, и прости, прости мой долгий путь к тебе, и то,
Что слеп был эти годы. После вечности во тьме, я зрячий
Вновь, я вижу свет! Да-да, опять. Хотя недолго, прежде,
Будучи ребёнком, веря в чудо, я молил и вопрошал,
Но ты, безмолвный мой отец, мне тишиною отвечал.
Лишь то, что нужно мне давал, не утоляя похоть сердца.
Как же так произошло, что приключилося со мною,
Что так долго был несчастен, кто украл из жизни смысл,
Кто лишил меня тебя? Не ради умысла худого,
Но для светлого ума, чтобы понять, простить, принять, отец,
Со мной побудь немного. Я прилежный семьянин, отец
И муж, и верю в бога. Нет, я знаю, ибо верят в то,
Что может и не быть. Меня же ты благословил уменьем
Видеть тебя всюду, понимать глаголы неба. Почему,
Зачем, о боже, почему избрал меня? Мне не понять
Твоих путей. Но, может, путь и есть ответ? Пройдя его
К истокам вспять, забытый смысл обрету ли? Ныне знаю,
Ты со мной и был всегда, и был тогда, когда в рассудке
Пробудилась жажда знаний. Я глотал за строчкой строчку.
Мудрость древних, твой завет меня питали вместо пищи.
Как в тумане изначально - лишь бесформенные тени,
Мысли, знания, идеи собирались воедино,
В смысл, в веру, в убежденья. Я хотел ещё и больше:
Мотылёк, летящий к свету, я не знал, какую цену
Мне придётся заплатить. Сейчас спроси меня - отвечу:
Мудрость золота дороже, ну а вера стоит жизни.
Но тогда я был другим - дитя, играющее в старца,
И ответил бы иначе: что дано нам выбирать меж
Небесами и землёю. Обрести блага земные
Через знания хотел, но вверх всё выше возносился.
Я был жаден, горделив, желал умом я похвалиться
Перед отчимом, и мать чтоб мной гордилась. Но тем меньше
Понимал их, чем я больше понимал. Скажи мне, боже,
Неужели ты - всемудрый, тоже нас не понимаешь?
Временами, чаще в снах, с тоской мечтаю о минувшем,
Но, утратив вкус к земле, познав любовь и сострадание,
Тоску сменяет жалость, жалость к мальчику, чья вера - жадность,
Гордость и насильство, мать - господь, а жизнь - учитель, отчим -
Дьявол во плоти. Учила мать, что жизнь - война, что я - солдат,
Что все - предатели, лжецы и что мучения - награда,
Тяжкий труд - дорога к счастью. Но к какому? Может, к богу?
Нет, ты - самый гнусный лжец, таким тебя мне описала.
Но откуда эта вера в то, что свет ушёл из мира,
В зло врождённое внутри, и что лишь в смерти избавленье?
Тонкий лёд - ребёнка память, как и лёд - недолговечна,
Тает, будто на глазах. И, как и лёд, едва коснёшься -
Рассыпается на части. Снова смёрзнутся осколки,
Но узор совсем иной. Что помню - может только грёзы,
В чём уверен - только крохи. Мать рассказывала часто,
Как скитались мы по миру, голодая, замерзая.
Я же помню лишь обрывки: глыбы чёрного гранита
На песчаном берегу, и твердь небесная и море -
Две бесцветные, бесформенные мглы, два элемента,
Две стихии. Помню город, проплывающий в тумане,
Будто вышедший из бездны царь морей и океанов,
Влагой блещущий колосс, угрюмый, древний, непокорный.
Но, порою, память лжива, а услышанное - правда.
Даже в наши времена ребёнок - бремя не из лёгких
Для жены вне уз священных. Она ищет неустанно,
В каждом взгляде, в каждом слове покровительства, опоры,
Но находит раз за разом ложь, предательство и похоть.
Мать о многих говорила, кто был слаб душой и телом,
Как отец, чей лик лишь смутно вспоминаю, остальное -
Только домыслы и слухи. Говорила мать: труслив был,
Слабоволен, что детей он не желал, что я - ошибка,
Только случай. Что, узнав о плоде, зреющем в утробе,
Наказал жене избавится от бремени, тем самым
Распалив в ней ярый гнев, и, в этом гневе, мать оставила
И мужа и осёдлость. Лишь спустя немало лет, узнав
О всех невзгодах детства той, что мир мне подарила, как
Сама была ребёнком нежеланным, и как мать её
Носила вопреки, и как отец был с ней жесток, я, видя
Жизнь свою как будто свысока, грехи чужие вижу.
Жизнь моя - чужая! Неужели искупление грехов
Своих отцов и матерей - всех чад и каждого удел,
Пускай от родов он пречист и невиновен? Ты со мной,
Господь, я знаю, ты вложил в меня хотение быть нужным,
Жажду жизни, дух отцовства: каждый отрок мой - желанен
И любим. Я стал отцом, какого мать всегда хотела
Для меня, о коем, думаю, сама мечтала в детстве.
Но не это ли и суть моя и правда? Нет, не может быть,
Ведь сам - не без порока. И хотя ты, справедливейший,
Помог грехи чужие одолеть, в борьбе с моими, ты лишь
Меч мой, мой доспех. Удар принять и нанести - моя судьба,
Мой долг и право. Будь же светочем мне, боже, и порок мой
Свету дня предай, огню! Чудны пути твои, о боже:
Сильный дух влагаешь в слабые сердца. Но есть ли тело,
Чтоб сильнее было духа или равной духу силой
Обладало? Нет, всегда душа сильнее будет плоти,
Но дитя слабо и телом, и душою! Боже, грех ли,
Если чадо мать, не знавшая ни ласки ни защиты,
Учит силе, учит страху? Грех ли этому ребёнку
Нежность, близость и покой найти в себе, в усладе плоти?
Если так, прости мне, боже, что столь рано грешность тела
Я познал и много лет не понимал, что вытворяю:
Тело требовало ласки, сердце - близости, а разум -
Вожделенного покоя. Но душа как будто знала,
Укоряя плоть стыдом, терзая ум и сердце страхом.
Я взрослел и, вскоре, к женщинам влеченье пробудилось.
Верно к девочкам, ведь сам был лишь мальчишкой несмышлёным.
Их касаясь в детских играх, ощущал покой, но трепет.
Звал любовию сие, ибо в груди терзался болью,
Расставаясь всякий раз, всего на миг или навечно.
Может так, и может это от греха меня хранило,
Ибо, матерью воспитанный мужчиной быть, какого
Не имела, я, влюбляясь всякий раз, желал быть преданным
И верным, быть защитой, быть отцом, возможно, видя в каждой -
Матери частичку. Но для юных вертихвосток всё - игра:
Поняв намеренья мои, они немедленно прощались,
Я же вновь, во власти похоти, пускался за кумиром.
Лишь однажды плоть взяла своё в борьбе с умом и сердцем.
Познакомился однажды я с особой, кто судьбою,
Только ныне понимаю, мне напомнила о матушке,
А может быть меня. И, может, в этот раз, напротив, тело
Сердцу подчинялось, ибо ради этой девы был готов
На дерзкий подвиг, на безумство, что угодно. Как и я,
Она желала ласки, близости, тепла и, окрылённый,
Я внимал её капризам, я служил и угождал, и лишь
Сильнее прилеплялся к ней душою. Я признался ей,
Открылся для удара и, конечно, был немедленно
Сражён её отказом. Я желаю ей добра. Возможно,
Где-то в глубине, доселе тлеет уголёк былой любви,
Забытый, тусклый, ненавистный, только мой. Пускай он тлеет,
Боже, пусть себе живёт - любовь, какой бы ни была, она -
Священна. После этого несчастья отношений с полом
Слабым я бежал, и только мысленная похоть мою плоть
И мой рассудок не щадила. Но, однажды, повстречал я
Существо совсем иное: молода, умна, прекрасна.
Но не этим покорила моё сердце, плоть и душу,
Но уменьем видеть равного во мне, быть может, друга
Или брата. Я, впервые, не владеть желал, но рядом быть
Всегда. Судьба свела нас ненадолго, но, лишь дни спустя,
Я был во власти чувств и, будто трепетный юнец, просил
Руки её и сердца. И она, как верно знаешь, боже,
Молвила согласие. Но я тогда не знал, и был польщён
И удивлён. Она - твой дар мне, я уверен, может ангел
Во плоти, и не ласкали твердь земную стопы лучшей,
Чем она. И тем больнее понимать, что хворь - порок мой
Не исчез: всё так же плоть желает плоти, очи алчут,
Измышляет скверность разум. От чего такие мысли,
Неужели, без тебя мы - только звери, неужели,
Без тебя мы - только разум, только тело, но с тобою
Мы - душа, и всей греховности исток - твоё отсутствие
В сердцах, твоё отсутствие в умах? Раз так, прости мне, боже,
Этот мой порок, бо ты моим владеешь сердцем без конца,
Но мой рассудок не всегда твой верный раб, и в эти дни
Как будто свет повсюду меркнет. Я блуждаю в этом мраке,
Как в лесу заблудший отрок. Ни домой пути, ни к цели
Он не знает, тьма сгущается, и бестия выходит.
Имя зверя мне известно, хоть личин имеет много.
Речь конечно же о страхе. Каждый свой под сердцем носит.
Мой - что явной станет немощь моих плоти и ума. Но плоть,
По истине своей, слаба, и разум тоже слаб и, если
Немощь всё ж берёт над телом верх - быть может хворь, или иной
Недуг телесный, или разум мне не служит доброй службы,
Я солгать могу, иль вовсе уподоблюсь дикой твари,
Угодившей в пасть железную капкана. Одинокая,
Скулит лежит, но стоит подойти, начнёт яриться, грозно
Рыкать и бросаться, видя недругов в обоих: в леснике
И в живодёре. В самом деле, без тебя в уме и в сердце
Я не более, чем зверь, а зверь лишь силу понимает,
Сам живет одной лишь силой, всюду видит лишь врагов. От тех
Кто силою сияет, он бежит или ярится, слабых
Жаждет изничтожить. Так и я, завидев слабость, иль порок
В жене ли, в детях, огрызаюсь, поучаю, верно в страхе
Усмотреть свои изъяны в их проступках. С незнакомцами
Иначе обхожусь: пред тем кто силой превосходит меня -
Гадом пресмыкаюсь или, хвост поджав, бегу, желая скрыть
Свою убогость, без конца свои достоинства верстая
С их - чужими. Тех, кто кажется слабее силой тела
Или духа, презираю, свысока веду беседы,
Чаще просто избегаю, будто грязь или заразу.
Даже в хлопотах житейских гнев находит свою жертву:
Я гневлюсь, когда не ладится работа или замыслы,
Что в сердце обращал, внезапно, следуют иным путём,
Твоим, отец, не тем, что я означил. Не гордыня ли,
О боже, заставляет кровь кипеть, не вера в то ли, что,
На деле слабый плотию и разумом, всесилен я,
Всемудр? И не похоть ли владения, ни жадность ли -
Жестокости исток к родным и близким, нетерпимости
К их немощам и слабостям души, и раболепия,
И трепета пред силой посторонних? Корень многих зол -
Мой страх. Гордыню, жадность, гнев и похоть отпусти мне, отче.
Знаю, каждый страшен, все ужасны, но скажи, источник зла -
Не есть ли зло, исток греха - не есть ли грех? И, значит, грех -
Всего один! Но даже страх мой - не проступок, ибо сам -
Дитя забвенья. Вот мой истинный порок - что забываю,
Что не в силах удержать твою любовь, твой разум в сердце.
О отец, ужели всех отцов удел, чтоб были лики их
Забыты сыновьями? Я не верю, ибо знаю тебя,
Боже, что ты есть, что ты - отец, ты мой творец, что ты со мной,
Всегда и прежде. Ты со мною был во чреве, ты вдохнул
Мне жизнь в уста, ты был со мной, когда, покинувшая мужа,
Мать в мороз ушла, прижав младенца к сердцу, и когда в ночи,
Истерзанную усталью, лишал её я сна. Когда
Мне отчим стал отцом, и в день рождения сестры, улыбкой
Матери и розгами отца, когда в первые полюбил,
Когда я змей ловил в ущельях и с ветвей высоких падал.
Отчий дом когда оставил, чтоб вовеки не вернуться,
И когда руки и сердца у избранницы просил я,
Предлагая мир взамен. Со мной ты первенца держал, ты - свет,
Приведший вновь к тебе. Я ныне твой, я твой навек. Так будь же,
Отче, ты со мною, ныне, впредь и навсегда, и буду я.
Не забывай меня, отец, и я, вовеки, не забуду!"
Умов радетельных обитель, гул лекторий наполнял.
Витали в воздухе идеи, толкования сновали,
Грациозные доктрины гарцевали по уступам
Меж скамей, на шутки с дмением взирая и с презрением
На пыль, что, любопытствуя о гомоне, с гардин тяжёлых,
Ветхих, оседлав лучи звезды, слетала вниз, кружась, паря
Над головами, избегая жестов рук, пред голосами,
Пред ударами шагов дрожа, бросаясь в рассыпную.
Тихо всхлипнув, половица возвестила о начале -
Слишком тихо, незаметно, словно вестник злого рока.
Громом подиум взгремел, приняв всю тяжесть лет и знаний.
Тронув кафедру рукой, почтенный доктор осмотрелся.
Смолкли возгласы и смех, стыдливо шёпот удалился.
Блеск пенсне, подобный мысли - неожиданный, мгновенный,
В душной ватной тишине украл последние сомненья,
И профессор говорил, и каждый слог очерчен чётко
Гласом сильным, волевым: "Вас обманули, джентльмены,
Утром ныне и вчера, вам ежедневно лгут в глаза, кормя
Иллюзиями разум, миражами, что эфира легче,
Воздуха прозрачнее. Вся жизнь - сплошной обман, но, господа,
Для беспокойства нет причин. Вы в замешательстве, я вижу.
Уверяю, всё мгновенно прояснится. Да, всё ложно,
Жизнь обман. Но эта ложь, словами мудрых, благородна,
Ибо зиждется на ней всё наше общество. Химера,
Господа, хранит наш род, от первых дней его до этих,
От тотального распада, от безумия и хаоса,
Царящих за порогом. Полагаю, из присутствующих
Многих стороной не обошёл опубликованный на днях
Труд о генезисе живого, в одночасье ставший темой
Оживленных обсуждений как средь членов духовенства,
Так и в светских, образованных кругах. Так называемый
Естественный отбор, ошеломляющий масштабами,
Жестокий, непреклонный механизм, представлен автором
Процессом реактивным и спонтанным в то же время, и,
Как прочие явления природы, неосмысленным,
Бесцельным и случайным. Я суждения иного: нечто,
Давшее толчок в начале времени машине этой, есть
И движет ею по сей день - процесс, доселе неразумный,
Наделяя силой мысли и, как следствие, любую
Из живущих ныне тварей на планете и, быть может,
За пределами её. И это нечто носит имя
И не прячется в тени, оно и есть исток иллюзий,
Бесконечного притворства и глубоких заблуждений.
И сегодня, господа, я положу конец обману,
Ибо каждому правителю известно, как опасна ложь,
Какой бы благородной ни была. Но мы не нациями,
Джентльмены, правим, но весь мир у наших ног и, потому,
Обман, скрывающий от нас - стоящих выше всякой жизни,
Мирозданья истый лик, в сто крат опаснее любого.
Джентльмены, мы, как раса, непрестанно ищем смысл.
С незапамятных времён мы неустанно вопрошаем,
Для чего мы здесь, зачем, куда нас вынесет теченье.
В наши дни, как никогда, вопросы эти актуальны.
Но сегодня жизнь сложна, и мы забыли смысл слова.
Жизнь для нас - заботы, быт, семья, работа, увлечения.
Одних поход к любовнице, других - за ссудой к клерку. Смысл -
Ключ от всех дверей, и, потому, я предлагаю на момент
Забыть фиктивные значения, какими это слово
За столетья обросло, и вспомнить смысл изначальный,
Первобытный, корневой, какой влагали в него предки.
К его сути, так сказать, я предлагаю возвратиться.
Жизнь - движение, процесс. Жизнь - очерёдность элементов.
Жизнь - явление природы, как феномен ураганов,
Бурных рек, высоких гор, небесных тел - луны и солнца.
Смело можно заявить, что, как явление природы,
Жизнь бессмысленна, как камень, как волна на водной глади.
Есть сегодня - завтра нету. Если завтра нас не станет,
Бытие вздохнёт ли с грустью? Не вздохнёт, скажу вам сразу!
Лишь одним, но основным, отлична жизнь от всех явлений:
У неё есть направление, она стремится к цели.
Остальные феномены существуют разрушаясь,
В ожидании конца, и не противятся распаду.
Жизнь, напротив, каждый миг всем существом стремиться вырасти,
Умножиться, сплотиться. Её цель - есть жизнь сама, иначе,
Вечная борьба с уничтожением, со смертью. Выжить -
Вот её задача, бытие любой ценой! Иная цель,
Иные смыслы - всё иллюзия, обман, игра ума,
Чтоб обеспечить симбиоз меж единицей и общиной,
И меж социумом в целом и враждебным внешним миром.
Не имея мнимых целей и лишённый лживых смыслов,
Индивидуум вернётся к состоянию основы:
Воплощению живого, станет жадным и жестоким,
Абсолютно беззащитным, обречённым на погибель.
Эта жажда, жажда жизни - только реверс. Я считаю,
Что аверс монеты жизни много ярче, джентльмены,
Ибо страх всегда был, есть и будет самым сильным чувством.
Ни одно, каким бы страстным оно ни было, желанье
Не лишит вас здравомыслия, подвигнув на убийство,
Не придаст несметных сил, какие только у безумцев
И утративших надежду, не заставит ваше сердце
Среди ночи замереть. И этот страх уничтожения
И есть сплотивший первые живые существа: сперва
В союзы паразитов и хозяев, переросшие,
В дальнейшем, в симбиоз - для двух сторон взаимовыгодное
Длительное сосуществование. И этот древний страх,
Живущий в каждом по сей день - страх неизведанных глубин,
Ибо никто не возвращался до сих пор из мира тьмы,
Чтобы поведать нам, что ждёт за рубежом. И, потому,
Мы препарируем кадавров, сочиняем божества.
И первых помним, прочих славим и даём им имена,
Неограниченную власть, затем лишаем их имён,
Лишаем лиц, лишаем сил, страшась столкнуться с пустотой,
С непостижимым, необъятным. Наделяем властью старцев,
Колдунов, одетых в золото жрецов, что нам понятнее,
Привычнее и ближе. Те придумывают правила,
Законы и обряды, что привносят в быт порядок, в сердце,
В ум успокоение и, полностью уверенные
В будущем и в судьбах, но, на деле, ни на миг не отдалив
Себя от часа, не приблизив понимание законов,
Не придуманных, но вечных, ни на шаг, мы - ненасытные
И страждущие, жаждем вечно больше подтверждений нашей
Выдуманной власти над феноменами жизни и её,
Нас так пугающей, обратной стороны! Мы пишем книги,
Вдохновляющие гимны, речи, оды и поэмы,
Платим златом за гранит незаурядного узора
И влачим массивы глыб из одного края земли в тот,
Где гранит - совсем обычный. Там, один поверх другого,
Мы слагаем монолиты и, промазав их раствором,
Крестим храмом - домом света, где нет места тёмным страхам,
И себя отождествляем в этом мире с нерушимым,
Неприступным камнем стен, что покорит ветра и время.
Но у жизни нету глаз, чтобы ценить искусство рук, ушей,
Чтоб слушать песнопения и мудрость проповедников,
Нет сердца, чтобы верить и любить. Слепой, глухой к обману,
Фальши, ею движет лишь одно - непобедимый древний страх
Небытия, уничтожения. И мы дрожим пред тьмою,
Пред жестокостью стихий, в молитвах помним об ушедших,
Пьём за здравие живых, изобретаем медицину,
Продлеваем наши жизни вечно дальше, за пределы,
Отведённые природой, далеко за грань здоровья,
Плодовитости и разума, цепляясь, что есть мочи,
За иллюзию контроля. До последнего согласны
На любую сделку, с дьяволом ли, с богом, кем угодно,
Но отсрочить неизбежное на жалкое мгновенье.
Мы корим тех, кто от жизни отрекается, и силой
Наставляем их на путь существования, и учим
О бесценном и священном, не задумываясь вовсе,
Что, быть может, ненавистный и пугающий отступник,
Отвергая благо жизни, отрекается от страха.
Мы же, движимые страхом, в поведении подобном
Зрим угрозу и она весьма реальна, ибо жизни
Не известна её собственная суть, лишь страх забвенья.
Злом зовём мы воровство, смертоубийство и насильство.
Суицид, прелюбодейство, гнев - грехами называем,
Облачая в сто личин, не столь зловещих для рассудка,
Грех один - попранье жизни, страх, что правит каждой клеткой.
Так, обретший плоть и кровь, страх неизведанного слабнет,
Превращаясь в страх конкретных, осязаемых явлений,
Умножая в нас надежду, веру в наше превосходство.
Окружающий нас хаос обретает тайный смысл
И лицо - безликий враг. И мы, познать его желая,
Измышляем дисциплины: психологию и право,
Социальные науки. Заложив фундамент знаний,
Вкруг себя возводим стены норм, моралей и законов,
Умножая власть на судьбами, над жизнью и над смертью,
Но теперь не над своими, но чужими. Мы караем,
Укоряем, поучаем, лечим хворь несоответствия,
Изглаживаем грех и торжествует симбиоз! Народ -
Единый организм, растёт, становится сильнее, жажда,
Голод возрастают. Вскоре, зависти исполненные,
Гложут взоры золото, хлеба и женщин ближних государств
И отдалённых. Как бывает между клеток, два пути
И два итога: симбиоз или конфликт. Порочный круг
Замкнётся вновь и в центре круга - страх конца. Вокруг него
Всё обращается: наш быт, наш каждый шаг, бездумный импульс
И продуманный прыжок. И этот страх - страх истребления,
Страх неопределённости, всего, что непонятно, чуждо,
Мерзко, сам является иллюзией! Ведь что такое жизнь?
Наука нам открыла дверь в межгалактическую тьму
И, в тоже время, показала мир частиц, лишённых массы,
Из которых всё: сей подиум и пыль на ваших твидах,
И, конечно, чудо жизни состоят! Нам стало ясно,
Что важна не суть частиц, но очерёдность их в пространстве.
Место, время и порядок - всё обязано совпасть. Тогда
В безжизненной материи рождается движение
И разум пробуждается, а с разумом и страх возврата
Вспять: во тьму, в бездвижность и забвение, иначе говоря,
В суть, не имеющую воли, не познавшую себя.
А значит, страх, мои друзья, что движет жизнью во вселенной -
От мельчайших организмов и до нас - венца природы,
Производная порядка построения мельчайших,
Не имеющих ни массы, ни движения, ни разума
Безжизненных частиц, и, потому, лишён субстанции.
А что бессубстантивно, джентльмены, как со мной вы верно
Будете согласны, в субстантивном и конкретном бытие
Существовать никак не может. Лишь материя реальна.
Всё, что кроме - всё иллюзии, условности, идеи,
Чья единственная функция - нам, страждущим, смятенным,
Мимолётным существам, великолепие поведать
Форм несметных, что материя, по сути непременная
И вечная во времени, способна принимать! Спасибо!"
Стихи, не к поэме. Навеянно серией снимков от @Дождев. Ещё раз спасибо! (Надеюсь я ничего не нарушаю)
Сегодня, внезапно, спустя четверть века,
Мне вспомнились детства вкус, запах и цвет:
Чёрно-белая осень, безмолвные реки,
Свинцового неба украденный свет.
Расплавленный жемчуг душистого мыла
Незримый волшебник взобьёт в облака,
И в рыжего моря мотивы стальные
Вольются сласть мёда, тепло молока.
И, в тысячный раз покупая монетой,
Счастливое детство пытаясь вернуть,
Жую лживый кекс с апельсиновым цветом,
На миг позволяя себя обмануть.
(Книга Времён, продолжение - Книга Времён, эпизод I, фрагмент I)
Книга Времён
В окно, сквозь жёлтую листву, впорхнула серая пора -
Сырая осень прилетела. Платьем, сшитым из тепла, -
Звезды былое достоянье, прошуршала по паркету
В угол комнаты, где чадо - узник грёз, добыча страхов,
В жарком море одеяла и подушек утопало.
Опустилась на кровать и руку-холод протянула,
Распугав всех рыб и монстров. Мерно тикает будильник,
Тот же пол, комод, сервант и только мать нигде не видно.
Звон из кухни донесётся - завтрак: чай и ломтик хлеба,
Взгляд тоскливый из окна. Внезапно, спросит мать ребёнок:
"Кем я стану, повзрослев?" И мать зажжёт на кухне лампу,
В тщетной схватке с серой мглой, и скажет чаду: "Кем угодно
Можешь стать, мой дорогой: учёным, море бороздящим,
Цель наметившим стрелком, но не в стране, где на экранах
Чёрно белые лжецы нам всё твердят, как мы отстали,
Как ничтожны и слабы, и что виной тому реклама,
Соблазняющая цветом и надеждой на удачу,
Отравляющая дымом, алкоголем и развратом.
Где угодно, но не здесь. За сто морей езжай, любимый.
За горами, за стеной трава соседа зеленее,
Солнце светит ярче днём. Езжай на встречу ожиданьям,
Тщетным розовым мечтам. Там станешь тем, кем пожелаешь,
Воплотишь в реальность сон. Живи там вдоволь, проклиная
Ту страну, где был рождён, взрослей, мудрей, не забывая:
Здесь отец твой, здесь твой дом. Не забывай, где был рождён."
Проснулось в облаке дитя от скрипа старого матраса.
Ночь ещё не отпустила, и по тёмному пространству
Призрак матери проплыл к квадрату серому прохлады.
Снова скрип - качнулась рама. Мать, лицо подставив ночи,
Чары пальцами творила, укрощая дикий пламень.
Соскочил с её запястий, в волосах забился птицей,
Растворился в серой мгле, оставив дым густой и едкий -
Сладковатый аромат, крадущий чистое дыханье,
Проникающий под кожу, застревающий в желудке.
Дым, крадущий очертания, стал мглой, слился с туманом.
Руку вскинула, прощаясь с тьмой голодной и печальной,
Бросив искры ей во след. Мать снова скрипнула окном, опять -
Видение ночное, проскользила по паркету к чаду,
Ждущему на грани между зябкой, серой явью и меж сном
Пуховым, белым. Вновь почувствовав тепло и близость тела,
Чадо мать спросило сонно об огне и чарах ночи:
"Что за свет порой я вижу, что блуждает в волосах, крадёт,
Сжигает их дотла и вместо них горит пожаром? Ты
Пугающе красива, но, мгновение спустя, он гаснет,
Словно по команде. Мановение руки, и ты опять -
Знакомый контур, чёткий, чёрный силуэт на сером фоне
Зыбкой мглы." И мать, шурша крахмалом ткани, повернулась
В темноте - лишь уплотнение в пространстве, и ребёнку,
Еле слышно, отвечала: "Это ауру ты видишь.
Дар по истине бесценный - видеть отблески души. Ты,
Как и я - дитя звезды, другой, особенный, чужой. Ты,
Как и я, способен видеть то, за что нас ненавидят.
Присмотрись к любому впредь, и ты их истину увидишь -
Словно радуги осколок каждый носит вместо сердца.
Правда каждого - своя, и каждый светится иначе:
Кто сияет белизной - безукоризненной и честной,
Мудрый - синим окружён, а жёлтым - властные сияют.
Красный - цвет натуры зверя, фиолетовый - единства,
Ну а чёрный - пустоты, цвет разрушения, бесчинства."
Споры страха оседают, словно плесень, на обоях,
Убивая в них тепло и свет полуденного солнца.
Разум спрятался в инстинктах, тело - в позе эмбриона.
В кресле цвета старой крови - в матке зреющее чадо -
Мальчик прячется от кожи, чёрной, жуткой и жестокой.
Сквозь шершавую обивку проникая в наполнитель,
Слезы тёмные разводы оставляют на кровавом.
Между спазмами в груди, сквозь боль, сжимающую горло,
Повторяет словно мантру: "Перестань, прошу, не надо,
Хватит мама, прекрати!" Ремень в ласкающей руке, в руке
Надежной и знакомой, став змеёй, ужалил вновь. Свет солнца,
В пышных волосах ломаясь, нимб рисует чёрный над лицом
Родным и нежным, над горящими глазами, над губами,
Сладкой сыплющими скверной: "Ты запомнишь вспышки боли,
Навсегда запомнишь страх, свою беспомощность и слабость,
Безнадегу, беззащитность, мою власть над этим телом,
Гнева полные глаза, слова, исполненные яда,
Но до самого конца своей никчёмной, жалкой жизни
Ты не вспомнишь свой проступок, ты не вспомнишь детский грех."
Ты запомнишь вспышки боли,
Навсегда запомнишь страх, свою беспомощность и слабость
Ода никчемности и беспомощности уходящих эонов цивилизации)
ИМХО)
Ода никчемности и беспомощности уходящих эонов цивилизации)
ИМХО)
И это тоже.
И это тоже.
Грустно. Вашими бы способностями воспевать красоту, создавая то,
что хочется видеть, желаемое будущее, а не тьму прошедшего))
Никак не поймете очень простое, простейшее во Вселенной.
Каждый создает то, на что смотрит)
Грустно. Вашими бы способностями воспевать красоту.
Никак не поймете очень простое, простейшее во Вселенной.
Каждый создает то, на что смотрит)
Вы пришли к этому, прочитав все сто (на этот момент) страниц произведения, или опять выдаёте "то что чувствуете"?
У этой поэмы есть определённая цель и во всём есть своя красота.
Но мне приятно, что вы "оценили" мои "способности".
Вы пришли к этому, прочитав все сто (на этот момент) страниц произведения, или опять выдаёте "то что чувствуете"?
Нет, все сто не читала, у меня блоки на стереотипные истины)
)))))))))))))))) А что желательно Вам выдавать? Не то, что чувствую?
У этой поэмы есть определённая цель и во всём есть своя красота.
Я в курсе необходимой гармонии света и тьмы)
Но мне приятно, что вы "оценили" мои "способности".
А-а.. Опять с экивоками?
Вы сами-то умеете прямо говорить то, что чувствуете?
гармонии света и тьмы)
Вы такого низкого мнения обо мне? Жаль.
Вы сами-то умеете прямо говорить то, что чувствуете?
Нет. Но работаю над этим. Ещё, иногда, пишу.
Вы такого низкого мнения обо мне? Жаль.
Откровенно ошарашили.
Гармония света и тьмы- основа всего.
И, собственно, я о Вас, говоря это, и не думала)
(Книга Времён, продолжение - Книга Времён, эпизод I, фрагмент III)
Весной свет падает сквозь листья на асфальт, впитавший дождь,
Рисует кроны-исполины. По обеим сторонам
Две колеи, две чёрных бездны, между ними острие -
Тропинка тоненькая света, путь огня, клинок судьбы.
И, оступившись, можно сгинуть, кануть в вечность пустоты!
Но мама рядом, крепко держит, мать не даст ему упасть.
Он балансирует, танцует, снова лёгкие полны.
И пахнут тени облаками, солнца ждущими луча,
Секирой землю что расколет, вызволяя пленный дождь.
Отдаст земля последний холод - дань последнюю зиме.
Весна несёт иной урок в тяжёлых тучах в вышине.
Щебечет жизнь, рождаясь всюду, принимая сотни форм.
Трава, что снег, укроет тонко всё, что кажется грехом.
И парк как будто бесконечен и прогулка без конца.
На встречу девушка пройдёт - в воздушном платье танец солнца,
Танец света на лице. Своей весны ждёт жизнь во чреве.
Завороженный улыбкой, ей во след укажет мальчик,
Маму спросит осторожно: "Эта женщина больная?
Столь большой её живот!" И мать ответит сыну тихо:
"На прогулке не учтиво тыкать пальцем в незнакомцев!
Эта девушка здорова, просто мамой станет скоро.
Видишь как она сияет? В животе её ребёнок,
Потому такой большой. Когда-то я была такой же,
Очарованной судьбой, в мечтах о встрече нашей скорой.
Целый мир для нас с тобой, и за окном метут метели,
Дни летят и близок час. Вот-вот весь город опустеет,
Сон придёт, но не для нас: нам не дадут уснуть тревоги,
Иней острый на окне, постель, пустая слишком долго,
Тяжесть сына в животе. И только песни помогали -
В этот миг ты замирал, и, будто в самом деле слушал,
Постепенно засыпал, и я с тобою засыпала,
Колыбельной для двоих зима бесшумно подпевала."
Берегиня
12.11.2020, 21:01
@e1team, а мне нравятся Ваши стихи. Пусть бунтует Стихира во мне, требующая неукоснительного соблюдения законов рифмы и слога. Ради которой приходится жертвовать содержанием, а порой и смыслом, потому что не находится ТА САМАЯ для описания образа. А у Вас - все образы закончены и естественны, Вы умеете играть словами, а не заставлять их маршировать строем, как вымуштрованных солдат. Так, как это делаю я... Респект Вам! Да здравствуют белые стихи! :appl:
(Книга Времён, продолжение - Книга Времён, эпизод I, фрагмент IV)
Махнув друг другу на прощанье, расставались на века
Бесстрашный воин и царевна: он с восьмой, с шестой она.
И, прежде чем дверь разлучит их, он последний бросил взгляд
На платье красное в горошек, что запомнит навсегда.
Он оттолкнуться от порога, будто крылья отрастив,
На свой этаж стрелой пернатой мчался дальше от земли.
Через одну считал ступени, в такт пролётам билось сердце.
Вот знакомая входная - в мягком чёрном переплёте,
О любви, об острой боли, книга, полная историй,
Столь реальных, что, порой, на теле шрамы оставляли.
Он вошёл, не помня страха - это дом, здесь безопасно,
Лишь в прихожей временами чада мрака обитали.
Но сегодня - только тени в длинном душном коридоре,
Ведь серебряной струной из ванной песнь доносилась.
Вспомнив ласковые ноты, он забыл, зачем явился,
По струне пошёл на голос мимо комнат, мыслей полных.
Там, среди холмов белья - средь белых льдин и пёстрых джунглей,
Подпевала мать волнам, ласкавшим щёлочью ей руки.
Песнь закончилась и сын, сквозь медный звон и молот в клетке,
Воплотил в вопросе страх: "Скажи мне мама, а бывает,
Что влюблённый умирает, если сердце замирает
И дышать так тяжело, когда её со мной нет рядом?"
Хмыкнув, мать стряхнула пену с пальцев сморщенных и красных
И ответила ребенку: "Дураки лишь умирают
От избыточной любви. Любовь нас греет, возвышает,
Не кладёт в холодный торф. Ведь счастье нужно, чтоб делиться.
Разве может счастлив быть тот, у кого любимый умер?
Потому люби, живи, а если сдался - ты глупец."
Берегиня
13.11.2020, 22:49
Хмыкнув, мать стряхнула пену с пальцев сморщенных и красных
И ответила ребенку: "Дураки лишь умирают
От избыточной любви. Любовь нас греет, возвышает,
Не кладёт в холодный торф. Ведь счастье нужно, чтоб делиться.
Сильно. :agree: :appl: Да просто обалденно! :appl:Ты послал подальше все законы рифмы и скачешь, аки дикий мустанг, по полям стихоплётным! Ай, не поймать меня рифме! От неё я свобо-оден! :lasso: В твоих стихах так много эмоций, а ты прозу писать не пробовал?
Берегиня
13.11.2020, 22:58
@e1team, нет - я поняла! Твоё призванье - хокку! Ну, точно вам говорю, пипл! :appl: У него же каждая строка - хокку, КАЖДАЯ! :oleole: На которую у ординарного японца уходит неделя, а может и месяц... Вы только вслушайтесь:
Разве может счастлив быть тот, у кого любимый умер?
Он вошёл, не помня страха - это дом, здесь безопасно,
Лишь в прихожей временами чада мрака обитали.
Потому люби, живи, а если сдался - ты глупец."
Супер. Мне нравится, хотя выбивается из... короче, отличное от других! :appl:
Сильно. :agree: :appl: Да просто обалденно! :appl:Ты послал подальше все законы рифмы и скачешь, аки дикий мустанг, по полям стихоплётным! Ай, не поймать меня рифме! От неё я свобо-оден! :lasso: В твоих стихах так много эмоций, а ты прозу писать не пробовал?
Пробовал, но проза - не моё. Мне, почему-то, всегда кажется, что я не передаю всей мысли, всех эмоций, когда пишу о них напрямую, а стихом передаю. Мне необходимо, чтобы всё было чётко, структурировано, на своих местах. Максимум прозы, на который я способен, это посты на форуме, и то - чаще всего, никто не понимает о чём я :D
На которую у ординарного японца уходит неделя, а может и месяц...
Ну... Если учесть, что на всю поэму у меня ушло около трёх лет :hz:
К слову о хайку:
冬の泣
寒し砂漠が
燃える哉
Но это так - баловство. Мой японский в зачатках. Но если уж писать хайку, то только на японском.
@e1team, нет - я поняла! Твоё призванье - хокку! Ну, точно вам говорю, пипл! :appl: У него же каждая строка - хокку, КАЖДАЯ! :oleole: На которую у ординарного японца уходит неделя, а может и месяц...
=-O В хокку, или хайку 17 слогов, у автора - 16 и трехстишия 5+7+5 не наблюдается.
Берегиня
14.11.2020, 19:29
В хокку, или хайку 17 слогов, у автора - 16 и трехстишия 5+7+5 не наблюдается.
Конечно! Это же хокку по-русски. :wink:
(Книга Времён, продолжение - Книга Времён, эпизод I, фрагмент V)
Скрипнул палец по бумаге, окунувшись в каплю соли.
Как на каменную стену, взгляд, украденный слезами,
На неясный силуэт - на призрак точки натолкнулся.
Проглотив последний слог, всё, что прочёл, забыл ребёнок.
Только яркие цвета - теперь лишь пятна на странице,
Память резали, как нож. Там, на соседнем развороте,
В глянце сочных, тёплых красок, в золотом узоре рамки,
Разъярённая толпа, приговорив мессию к смерти,
Потрясала кулаками. Будто нехотя, солдаты
Исполняли приговор, вбивая гвозди в руки сына.
Книга, брошенная прочь, блеснула золотом обложки,
Ослепить пытаясь чадо, но он, сам приговорённый,
Лезвий света избежал. Мать вышла мальчику навстречу,
Опустилась, обняла, в ладонях крохотные плечи
Сотрясали боль и скорбь. Плечо слезами пропиталось
И ребёнок говорил: "Зачем они так поступили,
Ведь им зла он не желал, он помогал, он исцелял их,
А они его убили!" Прошептав слова без смысла -
Утешения, любви, вздохнув, мать сыну отвечала:
"Это наше естество: наш гнев, агрессия и злоба.
Сын господень - наш учитель, и урок в невинной смерти -
Показать нам нашу сущность, зверя, спящего внутри."
Конечно! Это же хокку по-русски. :wink:
Насчёт хокку - не знаю. Прототипом слога, как я писал ранее, послужили такие произведения как Илиада и Утерянный Рай :hz:
Берегиня
14.11.2020, 19:53
сущность, зверя, спящего внутри."
Да. Во мне он тоже есть. И дрессируй-не дрессируй его, временами вырывается на свободу, скотина...:prison:
Ваши стихи чувства будоражат, это здОрово! :agree:
(Книга Времён, продолжение - Книга Времён, эпизод I, фрагмент VI)
Бортпроводница хрупким телом налегла на рукоять,
Нарушив целостность обшивки, в мир иной открыла дверь.
Со свистом бестия вдохнула жаркий пар чужой земли,
Обдав испуганные лица неизвестным и враждебным.
Покидая мягкий свет, уют искусственный кабины,
Выходили пассажиры в полночь ватную востока.
За отца и мать держась, на гулкий трап ступило чадо,
На обрыв стальной в три роста, уходящий в неизвестность.
Возродившийся в рассвете, горизонт оделся серым,
Проносились за окном чудных деревьев силуэты.
Мать застыла, глядя вдаль, и в пустоту смотрел отец. Меж них,
Заснув под гул колёс и стук подвески, сын не знал иллюзий,
Страхов и тревог. Встречая первые лучи чужой звезды
Чужой земли, проснувшись в доме незнакомом, зоркий глаз
Увидел зверя с плетью тонкою хвоста и с чешуёй,
Впитавшей свет - дракона с фантиков конфет. Забилось сердце
И разряд зудеть заставил мышцы ног, и, с лёгкой дрожью
В детском голосе, спросил у мамы сын: "А можно выйти
Ненадолго и не очень далеко, я видел зверя,
Он на камнях возле дома, под окном, как на наклейках,
Только меньше и блестит как золотой!" И, глядя в точку,
В никуда, мать отвечала: "Здесь всё выжженное солнцем,
Всё без формы и без цвета, только белый, всюду белый,
Ослепляет, подавляет. Нестерпимая жара дотла
Высушивает кожу, я дышу лишь на закате, утром
Снова задыхаюсь. Их язык - неясный крик, их алфавит -
Набор каракуль. Эти взгляды непонятны, эти жесты
Угрожают. Мы здесь хуже, чем чужие: мы другие,
Мы обуза, мы никто, мы никогда не станем выше,
Головы нам не поднять. Ничто для нас не изменилось,
Не изменится и впредь. Чем задыхаться на чужбине,
Лучше дома, там, где воздух и прохлада, умереть."
Перекрыв ток крови к пальцам, на плече сомкнулся узел.
Словно гордое клеймо, на рукаве зардело пламя,
Довершая гамму чувств. Цвета подобраны искусно:
Цвет свободы, цвет протеста, цвет угрозы, цвет идеи -
Всё слилось в единый символ, тело хрупкое наполнив
Силой воли, волей силы. Губы сжав в полоску боли,
Руку тонкую воздела, как штыком разрезав воздух,
И сестра из зазеркалья повторила грозный жест, точь-в-точь,
Без страха, без эмоций. Сотню лет один из многих, выступ
В гладкой мостовой - взлетел булыжник, глухо стукнул о кевлар,
Нарушив строй щитов и касок, и, под возгласы: "Вперёд!",
Разбилась плоть о стену стали. Расколовшись об асфальт,
Бутылка жидкого огня врагов и братьев без разбора
Обдала стеклом и жаром, накаляя атмосферу,
Раскаляя кинескоп. Мать отвернулась от экрана
И, вздохнув, спросила дочь: "Как ты опасности не видишь,
Не поймёшь, что это - ад. Страна рассудок потеряла,
Но хоть ты свой не теряй. Пускай другие умирают,
Если жизнь для них - пустяк, пускай идут на баррикады,
Пусть змея пожрёт себя. Ведь без тебя стена не рухнет,
Ты для них - в скале песчинка, для меня ты - целый мир." И дочь,
Расправив гордо плечи, отвечала маме: "Это смерть -
Слова твои, не пули или пламя. Каждый камень в кладке,
Зная свое место, стену делает прочнее. Если мы -
Немое стадо, чем отличны от скотов? Мой путь - свобода,
Ибо лучше умереть, чем жить рабом в кармане властных!"
Берегиня
16.11.2020, 22:51
@e1team, как же здорово получается! :appl: А скажи - долго ли приходится думать над следующей фразой?
Если жизнь для них - пустяк, пускай идут на баррикады,
Пусть змея пожрёт себя. Ведь без тебя стена не рухнет,
Когда я пишу, цепляюсь от рифмы - до рифмы, а между ними вкладываю смысл... Да, я занимаюсь любовью с рифмой, а она, в ответ - приходит сама... Никогда так не пробовал? :wink:
@e1team, как же здорово получается! :appl: А скажи - долго ли приходится думать над следующей фразой?
Когда как. Какие-то фрагменты писались за день, другие - недели, пару кусков вообще откладывал, брал снова, и так - месяцами. Вдохновение - оно такое.
П.С. здесь сложность была не в том, как построить фразу, чтобы она в слог попадала, но в том, как передать идею, как, при этом, построить правдоподобную ситуацию.
Когда я пишу, цепляюсь от рифмы - до рифмы, а между ними вкладываю смысл... Да, я занимаюсь любовью с рифмой, а она, в ответ - приходит сама... Никогда так не пробовал? https://realax.ru/images/smilies2/5.gif
Когда пишу стихи, сначала, выбираю стиль - слог, длинну строчки и т.п. Затем пишу первые пару строчек, делаю набросок второй части четверостишья* (*в зависимости от выбранного стиля), а там - ищу рифму. Для меня - передать смысл гораздо важнее острой, как бритва, рифмы.
В этой поэме - рифма случайна.
(Книга Времён, продолжение - Книга Времён, эпизод II, фрагмент II)
Он верил в то, что уникален, в то, что он такой один,
Что есть порядок во вселенной, что есть он и есть они:
Одни - изгои, невидимки, только тени у стены,
Какою он был до сих пор, в мирке укромном пряча боль.
Другие - те, что прячут лица, нацепив чужие маски,
Взяв чужие имена, они безвольным стали стадом,
За чужой, безмолвный серый заплатили криком, цветом.
Заплатили тем, другим - свободным, радостным, бесстрашным,
Тем, кто ритм задаёт, а не под купленный танцует.
Он не жаждал быть как все, но быть единственным средь многих.
Собираясь утром в школу, он свою придумал маску,
Сто чужих сплетя в одну. Иных цветов не знавший прежде,
Он нашёл в шкафу лишь серый и, не ведая обмана,
Словно в сталь, оделся в шёлк. Звонок позвал на перемену,
Все глаза созвал на суд и масса серая безмолвно,
Слепо шаря в пустоте, тень безымянную ощупав,
К судьям в страхе воззвала. За сотней лиц своё скрывая,
Под покровом ста имён, с чужою грацией ступая,
В класс вошёл арбитр вкуса и, поморщившись немного,
Молвил модный приговор: "Ты веришь в то, что уникален,
В то, что ты такой один, но есть порядок во вселенной,
Есть как все и есть как ты. Любви, признания, защиты
Ищут все - найдут в единстве формы, цвета, идеалов.
Ищут все успеха, славы, к совершенству всех стремление -
Во мне их обретут. Ведь я предел, ориентир, средь равных
Первый, цель пути. Они желают молвить слово, изменить,
Оставить след - я дам им слово прокричать, дам мощь волны,
Чтобы творить и русла ширь и глубину. Ведь мне известно
То, что ярко, то, что красочно, свежо, чего желает наше время,
Где свернёт теченье вновь. И, чем ко мне их жажда ближе,
Тем им ближе совершенство, твёрже шаг их, громче голос,
Их волну не одолеть. Ты - не иной, ты жаждешь тоже
Уважения, любви, но не желаешь быть волною,
Хочешь руслом быть для них. Ты возомнил себя над нами,
Хочешь мною быть во всём, но быть как я, как все - боишься,
Укрываешься тряпьём и лик за маскою скрываешь,
И молчишь об именах. Но наши взгляды не привыкли
К пустоте на месте лиц и тишины не знают уши,
Мы забыли серый цвет. Так кто же ты - немой средь криков?
Кто ты - тень средь красок дня? Как назовёшься, безымянный?
Кто твой идол без лица?" И, собираясь утром в школу,
Он оделся в то, что тихо, то, что блёкло и забыто,
И, неузнанный никем, в волне безликой растворился,
Стал ещё одной спиной, заблудшей тенью идеала.
И когда волна вздымалась, вновь стандартам изменяя,
Он вздымался вместе с нею, белым шумом повторяя
Вслед за плазменным щитом: "Я верю в то, что уникален,
В то, что я такой один и, чтобы быть тем, кем желаю,
чтобы быть успешным, славным, лучше всех быть и любимым -
Должен быть как остальные, вслед за идолом лететь."
Ты рождена, чтобы судить, ты рождена, чтоб быть судимой,
Быть судьёй себе и им, собой и ими осуждённой.
Мерой глянцевых богов, богов сияющих диодов,
От рождения до смерти в зеркалах ты судишь отсвет.
Если ты благочестив, рождён по образу прекрасных,
Можешь стать одним из них, ты можешь стать одним из властных.
Но, рождённая иной, в капризном море идеалов,
Ты, привыкшая судить, свой долг обязана исполнить.
Ты посмотришь в серебро, в осколок истины в зерцале
И навек приговоришь себя к забвению, изгнанью.
Сомневаясь каждый день, в своём решении и теле,
Ты укрыла лик за маской, за смирением надежду
Обрести однажды то, что ты в себе всегда носила.
Ведь закон непогрешим: любовь не жалует убогих.
Но ты хочешь зависть глаз, ты хочешь быть подобной богу,
Представляешь идеал, что ты, на миг, достойна счастья,
Забываешь своё тело, этот мир несправедливый.
По щекам несовершенным потекут чужие слёзы,
В очарованных очах найдут приют чужие грёзы
И слова чужой любви произнесут уста безвольно.
И когда погас экран и тишиной сменилось эхо -
Ты, по прежнему, богиня, ты прекрасна и любима.
Подойдут к тебе друзья, боготворящие твой облик,
Спросят с завистью желанной: "Как прошло твое свиданье?
Ничего не утаи! Мы жаждем истины подробной!
Всё о том, как у ворот тебя он встретил после школы,
Как ушли - рука в руке, о чём вы тайно говорили.
Но а главное - в конце: чем завершилось приключенье?"
Ты ответишь, вспыхнув робко, в сотый раз, но вновь впервые,
Ощутив тепло в груди: "Всё было словно невзаправду -
Как во сне или в кино. Никак не вспомню, где мы были
И о чём был разговор. Лишь его взгляд - далёкий, томный
И букет прекрасных роз. Он проводил меня до дома -
Сто часов мы шли пешком, потом стояли у порога,
Будто вечность, словно миг. Он сделал шаг ко мне на встречу,
Я всем телом замерла, и он прильнул к губам губами.
Было мягко и тепло и всё внутри меня смешалось,
Как бывает, может знаешь, если падаешь внезапно.
Всё закончилось так скоро: он сказал "пока" так просто,
Повернулся и исчез. Всю ночь очей я не сомкнула.
Лишь под утро, засыпая, поняла, что я люблю."
Берегиня
17.11.2020, 21:16
Ты ответишь, вспыхнув робко, в сотый раз, но вновь впервые,
Ощутив тепло в груди: "Всё было словно невзаправду -
И хокку просится в ответ -
"Там смысл есть... А рифмы - нет!"
Там столько смысла, без умЫсла,
Как два ведра - без коромысла!
:appl:
И хокку просится в ответ -
"Там смысл есть... А рифмы - нет!"
Там столько смысла, без умЫсла,
Как два ведра - без коромысла!
:appl:
Все эти рифмы, строгий слог -
Как добровольная тюрьма,
Сырой, безжизненный острог,
Рождённый лезвием пера.
Но правда в том, что мир живой -
Бетону стен в нём места нет.
Творю я сердцем, не рукой,
Моё перо - не сталь, но свет.
Берегиня
17.11.2020, 23:48
Все эти рифмы, строгий слог -
Как добровольная тюрьма,
Сырой, безжизненный острог,
Рождённый лезвием пера.
Да... :agree:
Я - узница пера и рифмы,
Пишу, как надо - всё путём.
Но жизнь такие алгоритмы
Мне преподносит, все - о нём...
Ведь я его однажды встречу!
Так предсказала мне судьба.
А вдруг, его я не замечу?
И что тогда? Путь мой - борьба?
:hz:
(Книга Времён, продолжение - Книга Времён, эпизод II, фрагмент IV)
Когда по миру ходит смерть, все двери наглухо закрыты,
Ожидающие кары, прячут лица друг от друга.
Каждый верит, что невинен, но палач глухой, незрячий,
Видит в нас пороки сердца, грудь сдавившие изъяны.
И ни деньги, ни стена не гарантируют защиты
От незримого жнеца свободы мысли и рассудка.
В дни застывших магистралей и безмолвных небоскрёбов,
Переполненных больниц и не смолкающих погостов,
Вышла юность пировать наперекор властям и смыслу,
Отмечая праздник жизни, город смехом отравляя.
Молодой и сильной плотью, красотой заполонила
Жар и золото песка, лазурь и нежность океана.
И кричала в страхе немощь, старость лет негодовала,
Осуждая юность так: "Восставший против указаний,
Пренебрегший карантином, пренебрёг своею расой,
Против жизни восстаёт. У них есть всё: здоровье, время,
Их прекрасные тела, и патоген их сторонится,
Лишь касается, шутя. И, потому, рискуют нами,
Приходя и уходя. Для них болезнь не так опасна,
Как для тех, кто ждёт конца." И им в ответ смеялась юность:
"Нас сажают под замок, лишив друзей, лишив работы,
Взаперти с безумьем, страхом. На пороге солнца, красок,
В ожидании любви, мы не цветём - мы угасаем
Из-за слабости других. Смотрите, радуйтесь за нас! Мы -
Воплощение эпохи, мы прекрасны, молоды, мы -
Не страшащиеся смерти, рождены, чтоб превзойти."
Берегиня
19.11.2020, 23:17
Когда по миру ходит смерть, все двери наглухо закрыты,
Ожидающие кары, прячут лица друг от друга.
Носят маски, ведь у друга
Есть заразная подруга.
Нам - зачем такая честь?
Не хотим. Ковид-то - жесть! :nunuka:
(Книга Времён, продолжение - Книга Времён, эпизод II, фрагмент V)
Сегодня тот особый день - он ждал его так много лет,
Но он теперь почти мужчина и отец решил - пора:
Настало время пробудиться и взглянуть в лицо врагу.
Сегодня он узнает правду, всё о жизни и о смерти,
Почему он так устал, что шевельнуться не посмеет,
Что свинцом вдруг стала глина и мечтой - игра с друзьями,
Почему прикован к креслу, почему его руками
Стали мать, отец и брат. Стерильный хром блеснул, что бритва,
Безразличный и безвольный, с потолка донёсся голос,
Заставляя торопиться, сердце биться чуть скорее. Сын,
Коснувшись рычага, мотор заставил застонать, и кресло,
Скрипнув по релину, проскользнуло в кабинет, в слепящий свет,
В зловонье хлора. Врач взглянул на них с укором и сказал:
"Я буду краток и по сути: новостей хороших нет.
Над тайной Икс-Пи-Два-Один наука бьётся много лет,
Но до сих пор найти разгадку никому не удалось.
Нам остаётся наблюдать и делать выводы из смерти.
Да, поэтому ты здесь, чтобы узнать, что ожидает,
Как умрёшь ты и когда, и как страдать ты будешь прежде.
Твои мышцы ослабели, ты уже не в силах встать, но то -
Лишь лёгкий дискомфорт в сравненье с тем, что будет впредь. Ночами,
Скованный бессильем, сам себе ты злейший враг - сама себя
Плоть, став обузой, станет бить, душить, ломать и лишь хребет,
Пронзённый сталью, этой ноше не сломить. И это то,
Что очевидно. Но опаснее гораздо то, что глазу не увидеть,
Слабость тайная внутри. Ещё немного - ты не сможешь
Грудью полною вздохнуть, и, с каждым прожитым мгновеньем,
Сердце юное слабеет, и, когда ты справишь двадцать -
Статистически ты мёртв. Конечно, многое зависит
От морального настроя: раз, узнав о неизбежном,
Собираешься ли ты за каждый миг прекрасный биться
Или сдашься, подчинишься? Будешь жить и верить в чудо
Или в страхе умирать?" Отцовских слёз не понимая,
Удивляясь мраку лиц, приговорённый к заточенью,
Выбрал то, во что он верил, то, что чуждо - отрицая,
Предпочёл свободе клетку, молвил, словно прорицая:
"Я не жил сто двадцать лет, чтоб с двадцатью сравнить их честно.
Даже двадцать - только миф. Мой каждый год - как будто вечность,
Каждый день мой - сущий ад, но я не знал иного с детства,
Я рождён, чтоб умирать. И каждый миг я умираю,
Каждый - снова воскресаю, забывая на мгновенье,
Становлюсь таким, как все. И это только то, что знаю:
Что конец я отвергаю, что взлечу над облаками,
Покорю вершины гор, что окунусь в объятья моря,
Стану гостем всех ветров. Что, став волной, смету трибуны,
Долг гражданский свой исполню, буду первым в сотнях игр.
Ибо там, где цель и мысль, смерти нет, плоть - не тюрьма."
Полковник речь прочёл с листа о жертве, долге и любви,
Расправив плечи новобранцев и сердца сдавив родни.
Исполнив гимн, толпа смешалась и, в последний раз, детьми,
Сыны родителей обняли. По команде старшины
Цепочкой вышли в свет звезды, где на асфальт из под машин
С шипеньем капал конденсат и неуместной пестроты
Гиганты-лайнеры стояли. Смазкой пахнущий отсек,
Забитый прошлым, офицер захлопнул с силой и, шипя,
Закрылась дверь. Под зуд машинки пряди падали на пол,
И сотни сбритых волосков впивались в шею сотней игл.
Он теперь - деталь, каркас, товар, нуждающийся в сборке.
Этот гипсовый завод сырьё в машины превращает,
Этот кафельный конвейер из юнцов творит мужчин. Сожмёт,
Сомнёт, отсортирует, разберёт на составные. Немочь,
Стыд и непокорность смоет пот, расколет крик, в стальном стволе
Сожжёт огонь, оставив только самородки - серый сплав
Свинца и плоти. Одолев смущенья жар, он пред врачом
Предстал нагой. Конвейер скрипнул по бумаге и, кивнув,
Его вперёд толкнул к столам, к носкам и майкам, к выходной
И двум комплектам полевой, к брезенту мягкому ремня.
Он стёр чужие имена и написал поверх своё
На сумке, выцветшей за годы, цвета выжженной травы.
В один из двух стальных жетонов пропустил стальную цепь,
Другой сломал посередине, спрятав в берцах половинки.
Выбил номер на зубах: почти готов, почти закончен -
Безымянный инвентарь. Вот-вот он станет тем героем,
О которых он читал, которых видел на парадах,
Честь которым отдавал. Конвейер снова провернулся,
Под расписку выдав смерь. Голодный, ждал затвор патрона,
И теплом скользнул меж пальцев гладкий пластик рукояти.
Удивляясь простоте такой смертельно лёгкой ноши,
Вдруг спросил солдат солдата: "Кто мне скажет моё имя,
Вспомнит кто, зачем я здесь? На что мне бремя, эта сила -
Власть отнять, что не моё? Зачем мне сталь и этот хаки,
И свалявшаяся шерсть, брезент, пропахший керосином,
Глянец матовых сапог и форма, черствая от пота,
Пахнет страхом и стыдом? Зачем мне сон без сновидений,
Неподвластный разрывным и только крик: "Тревога, рота!"
Тело слышит - разум спит? Зачем мне тяжесть арамида,
Раскалённая броня и залпы магния в ночи, зачем
Фальшивый звездопад? Зачем себя я забываю, глупость,
Шутки прошлых лет, - теперь всё это безразлично, для чего
Возврата нет? Но, если мог бы я вернуться, то зачем
Держу я строй, зачем мне гордость в их глазах, зачем надежда,
Лютый страх, зачем мне гимны за душой, рассказы прошлого
И речи, для чего мне эти плечи?" И солдат солдату
На ухо шепнул: "Во имя мира и свободы эта боль,
И вера с истиной не пахнут, и всех стоит сил любовь.
И долг отдать лишь справедливо тем, кто вырастил, вскормил.
Престиж и почести достойны семисот ночей без сна
И ради этого народа, ради гимна вечных строк,
Друзей навек или на день, сестёр и братьев, и родных
Забыть достойно своё имя, ради я спустить курок."
Берегиня
22.11.2020, 19:12
Друзей навек или на день, сестёр и братьев, и родных
Забыть достойно своё имя, ради я спустить курок."
"Очепятка" небось? :wink: Может, "ради себя - спустить курок"? :hz:
да нормальный ты парень, и юмор твой понятный... А философия - это утешение для блуждающей души... Привет!
"Очепятка" небось? :wink: Может, "ради себя - спустить курок"? :hz:
Нет.
да нормальный ты парень, и юмор твой понятный... А философия - это утешение для блуждающей души... Привет!
И тебе.
(Книга Времён, продолжение - Книга Времён, эпизод III, фрагмент I)
Четыре сотни нанометров, разбиваясь о сетчатку,
В глубине, во мгле сознания аморфной рисовали
Цифровое время дня, окно в безумье магистралей.
Бит вибрировал в ушах магнитным импульсам вдогонку,
Чай остыл - частички пара щекотали сладко ноздри.
Сквозь журчание моторов в чёрном корпусе из стали
Доносился клавиш стук - чечётку руки исполняли,
Пальцы ритмы отбивали им одним известных танцев.
Какофонию щелчков на десять лет опережая,
Хаос смысл обретал в немом свечении диодов.
Став частицей, стал потоком, чёрным символом в окне, вопрос,
Рожденный в глубине, кричащий, вырвался на волю. Щёлкнув,
Кончилась строка, ещё щелчок исполнил ввод, в поток частиц
Пятнадцать символов о смысле превратив. Пучком фотонов
Стали, шелестом, волной, и в царстве холода и мрака
Пробудились алгоритмы. Дрогнув, веко опустилось -
Век в пятьсот миллисекунд, и великан ответил крохе:
"В чём же смысл, мы философа и физика спросили,
И философ отвечал: "Вопрос поставлен некорректно.
Будет правильным спросить о назначении, задаче
Или ценности, что жизнь несёт для мира. Взять, к примеру,
Поклонение богам и исполнение обетов:
Бог нас создал, чтобы мы ему служили. Или ценность:
Жизнь привносит в мир добро и красоту, и ценность в этом.
Я не мнения, что жизнь имеет цель, но в её ценность
Верю твердо." Неминуем в рассуждениях о смысле
Вечно гложущий вопрос возможной жизни за пределами
Известных нам миров: "Я был бы крайне удивлён, узнав
О скудности вселенной и, что мы, хотя счастливая,
Но всё-таки случайность." По подсчётам, с нашей схожие
По качествам планеты далеко не исключение
И многие учёные согласны, что вселенная
Полна должна быть жизни, и, хотя, в виду имеются
Простейшие микробы, столь огромные галактики,
Что жизнь в них неизбежна статистически. В подобном свете,
Жизнь на нашей крохотной планете вдруг теряет всякий смысл.
"Размышляя о масштабах окружающей вселенной
И о том, как мал, в сравнении, наш мир, может представиться,
Что мы - случайный пиксель, незначительный мазок в картине
Древней и огромной бытия, но на поверку всё не так", -
Нам астрофизик говорит и поясняет: "В первый год
На факультете астрономии, студентке, мне казалось,
Что рецепт вселенной прост: элементарные частицы,
Составляющие нас и наше солнце, все планеты
И все звёзды, газ и пыль в межгалактическом пространстве -
Основной ингредиент. Но эта тёмная материя
Всё ставит с ног на голову! Сегодня мироздания
Рецепт совсем иной: теперь известно, что лишь пять процентов
Всей вселенской массы и энергии - материя, что мы
Зовём обычной, остальные девяносто пять процентов -
Это тёмная, незримая материя. А значит,
Элементы, составляющие весь известный космос,
Только крохотная часть всего состава мироздания.
Из главного продукта нас разжаловали, так сказать,
В приправу. Но не стоит полагать, что мы и впрямь лишились
Некоего звания в космическом меню, наоборот,
Я вижу в этом повышение." Профессор заключает:
"Всякий раз, что мы возводим очи к небу, о планетах
И о звёздах, и природе их гадая, наполняем,
Незаметно для себя, мы смыслом космос и, как вывод,
Наделяем смыслом собственное в нём существование."
В зрачках голодных тьма пожрала вечность бытия, искра -
Начало всех начал, в глубинах тёмных взорвалась сияньем
Тысяч синих звёзд, границы бездны расширяя. Призрак, червь -
Пронзил сознание вопрос о судьбах ищущих значений.
В знаках мысль воплотилась. По ту сторону волокон
Вздрогнул квантовый титан, зевнул в ответ пакет фотонов
И опять уснул на век. Мигнул диод, затем другие,
Свет на волны раздробив, вновь рисовали на экране
Незнакомые узоры для всевидящего ока:
"Интерес для корпораций представляют на сегодня
Технологии такие, как разумные товары,
"Сеть вещей" и алгоритмы интеллектов. Разработка
Новых маркетинг-стратегий также цель для инвестиций.
Но немногие компании заботит конвергенция
Различных технотрендов, перемены, протекающие
В обществе сегодня и, как вывод, в поведении как масс,
Так и субъектов, и прорывы в медицине, и как это,
В сумме, в скором трансформирует наш вид. Нам будет страшно,
Нелегко и, временами, неопрятно, но сомнений
В том, что грань меж коллективом и субъектом размывается,
Никак не может быть. Мы провели анализ трёх столпов -
Основ цивилизации: наш разум, поведение
И тело, и тех сил, что приведут к их трансформации.
Задачей было выяснить, как эти изменения
Способны повлиять на индивидуумов, общество,
Правительство и бизнес. Вот лишь часть тенденций, выявленных
В ходе изучения вопроса: Аугментация как тел,
Так и мыслительных процессов - Наступающая эра
Предвещает появление не только новых версий
Существующих устройств, способных только на пассивный
Мониторинг биофункций, но и более активных,
Что нас сделают умнее и сильнее, в целом, лучше,
Чем мы есть. К примеру, видеозахват и фотосъёмка
Станут функцией очков, контактных линз или протезов.
Переводчики, не более наушника размером,
Нам позволят беспрепятственно общаться с кем угодно
На планете. Наконец, благодаря экзоскелетам,
Сила мышц не будет более пределом. Мы увидим
Появление имплантов: от зашитых в кожу пропусков
И мыслью управляемых искусственных конечностей,
До чипов в тканях мозга. Но, должно быть, самой мощной будет
Биоаугментация. Как следствие прогресса в сфере
Генной инженерии, возможным станет выбор и контроль
Характеристик эмбрионов и реальностью - надежда
Исцеления наследственных болезней. В мире нейро-
Интерфейсов, как мы мыслим и общаемся друг с другом
Также примет новый облик - Современные беседы
Ограничены словами и той скоростью, с которой
Мы способны говорить, и, в интеракциях с системой,
Скорость также важный фактор - например, скорость набора
Или чтения с экрана. Мозг-машина интерфейсы,
По словам техномагнатов, могут скоро стать реальностью,
В которой скорость мысли, а не наших языков, диктует
Скорость передачи нефильтрованных эмоций и команд.
Мы станем более сочувственны - Способность сострадать
В нас возрастёт и, вероятно, виртуальная реальность
Не последнюю сыграет в этом роль, позволив каждому,
Буквально встать на место пострадавших от режима или,
В миг всё потерявших, жертв стихии, помогая нам понять
Их положение, их скорбь и, может быть, располагая
К состраданию и к действию. Роль нейро-интерфесов
Также будет велика: поняв эмоции другого,
Проще сопереживать. Но виртуальная реальность
Открывает дверь не только в жизнь других, но тоже в нашу -
Например, взглянув на будущих себя, мы сможем делать
Наиболее разумные вложения сегодня
Или выбрать так карьеру, чтобы то, что мы сегодня
В виртуальном видим сне, спустя лет двадцать стало явью,
Осязаемой, реальной. И хотя, вне всяких споров,
Аугментации улучшат нашу жизнь, но есть и риски:
Взлом систем модификаций ради кражи личных данных
Или с целью шпионажа, и дробление на касты -
На улучшенных и тех, кому прогресс не по карману."
Стихи, не к поэме.
В чернильной тьме
Забытый свет
Коснётся неба
Шёлком серым.
Встанет миг,
Как будто штык,
Пронзает холод,
Гложет голод.
Око зрит:
Цветёт нефрит
И пурпур зреет,
Ложно греет.
Шёлк уйдёт,
Оставит лёд,
Но память режет
Сталью нежной.
Сгинет тьма,
Её судьба -
Стать жертвой лета,
Копий света.
Вновь тепло,
Разбив стекло,
Падёт кометой
В мир без цвета.
Луч огня,
Глаз жадный дня -
Ответ на жажду
Сыщет каждый.
Царство грёз
И горьких слёз
Отец-светило
Пробудило.
Вновь воскрес
Чудесный лес:
В алмазных кронах
Солнце тонет,
Средь листвы
Пожар застыл,
Сойдутся в танце
Померанцы,
Серебро,
Впитав тепло,
Играет блеском.
Рвётся леска:
Сквозь язык -
Железный клык
Обдал безмолвье
Сладкой кровью.
Молвит стон,
В предсмертный сон
Впадая, разум,
Видит разом
Все пути,
Что не пройти
И всё что было.
Плоть остыла.
Гор оскал
Хрустальным стал,
И в лунном свете
Искры-плети
Зрячий глаз
В безмолвный час
Секут нещадно.
Боль отрадна -
В ней душа
Себя нашла:
Оставит тело
За пределом,
Став лучом,
Забудет всё
И синей птицей
Облачится.
Страха сеть
Не даст взлететь,
Кошмар поймает.
Подрезает
Перья крыл,
Испепелил
Желанье ведать,
Страсть побега.
Чары сна
Коснулись дна
И в клетке птица
Всё томится.
И в клетке птица
Всё томится.
Грустно(((
И самое печальное то, что дверца "клетки" давно открыта, да и "клетка" - продукт "запрограммированной галлюцинации". И только.
Жаль "птичку"((((((((((((((((((
Грустно(((
И самое печальное то, что дверца "клетки" давно открыта, да и "клетка" - продукт "запрограммированной галлюцинации". И только.
Жаль "птичку"((((((((((((((((((
Я смотрю, вы грустите всякий раз, что посещаете мою страницу. Может это - ваша клетка? ;D;););)
Может это - ваша клетка?
Вам желается для меня- клетки?
А я каждый раз захожу почитать, в надежде найти в Ваших строках,
а значит и в Вашем настроении- радость)
Вам желается для меня- клетки?
Лично я считаю, что те или иные клетки неизбежны. Конкретно для вас мне ничего не желается. Просто мой субъективный анализ вслух, из недр моей клетки.
А я каждый раз захожу почитать
До сих - всё понятно.
в надежде найти в Ваших строках,
а значит и в Вашем настроении- радость)
Тогда и правда - грустно. А вам зачем? Больше нигде нет?
те или иные клетки неизбежны.
Простите.. Такое восприятие давно изучено и имеет название:
синдром привычной беспомощности)
А вам зачем?
Вам действительно непонятно?
Мне невероятно странно то, что Вам это непонятно(
Капитан Морган
24.11.2020, 21:54
@e1team, после длительного пребывания в теме про онанизм название данной темы воспринимается двояко)
Простите.. Такое восприятие давно изучено и имеет название:
синдром привычной беспомощности)
Спасибо! Теперь буду знать, как называется моё восприятие мира!
Вам действительно непонятно?
Мне невероятно странно то, что Вам это непонятно(
Мне не понятно, почему вам так важно найти радость здесь. И к слову: а вы поймёте когда найдёте?
(Книга Времён, продолжение - Книга Времён, эпизод III, фрагмент III)
Веко дрогнуло, разряд пробил пространство между клеток.
Пробежав по чёрным клавишам, вопрос кричали пальцы.
Неуверенность светилась чёрной строчкой на экране,
Чёрной язвой пожирал неясный отблеск киберсолнца
Первобытный, вязкий ужас, страх немого и слепого,
Безымянного ничто, бездонных впадин, мутных вод и мест
Забытых, узких, тёмных в древних недрах ДНК. Стал тенью,
Синим отпечатком на измученной сетчатке. Щёлкнул ввод,
И, успокаивая чадо, отвечал колосс премудрый:
"Мы желаем процветания, сотрудничества, мира,
Но защита интересов наших граждан и страны - мой долг
И первая задача. Этой речью президент открыл
Сегодня заседание совета безопасности, где
Главным на повестке был итог последних лет и каковым
Было влияние решений президента на вопросы
Обеспеченья военно-политической стабильности
В стране и на планете. Ниже - вкратце, о шагах и фактах
Трёх последних лет и первых трёх лет президента на посту:
Бюджет страны на оборону, за последний только год,
Составил больше семи сотен миллиардов, итого -
Два триллиона, за последние три года, были влиты
В оборону. Увеличился оклад военнослужащих
И дан зелёный свет формированию космических войск -
Первой новой отрасли за пол прошедших века. Президент
В борьбе с угрозой терроризма и в защите наших граждан
Был решителен и дерзок: были призваны к ответу
Предводители ячеек радикалов и, в решающей
Военной операции, опасный террорист, отнявший
Жизни многих тысяч, наконец был обнаружен и убит.
По всей планете мы отстаивали правду и свободу:
Президент предал огласке злодеяния диктаторов
На южном континенте и публично осудил режимы
В странах на востоке, и, в поддержку угнетённых в их борьбе
За демократию, поддерживал законных кандидатов,
И ввёл ряд жестоких санкций, цель которых - отсечение
Нарушивших властей и их подручных от источников
Дохода. Президент в конце добавил: "Я желаю мира
Без войн и террора, мира равенства возможностей и прав.
Я верю в мирное решение конфликтов. Мы ведём
Переговоры с представителями всех горячих точек
На планете, где задействованы наши миротворцы,
Цель которых - разрешение конфликтов и возврат домой,
На родину солдат. Я не хочу очередной войны
Без края и конца, и мы вернём бойцов домой, но мы
Останемся на страже демократии и истины!"
Мне не понятно, почему вам так важно найти радость здесь.
Когда человек источает столько боли, приятно увидеть улыбку.
Все очень просто)
Когда человек источает столько боли, приятно увидеть улыбку.
Все очень просто)
Не поверите, но я улыбаюсь каждый раз, когда вы меня комментируете :yes:
Не поверите, но я улыбаюсь каждый раз, когда вы меня комментируете
Вот и чудненько))
Вот и чудненько))
Ну и, конечно, я рад, что меня кто-то читает!
Кстати, спасибо! Благодоря вам, решил для себя кое-какую философскую дилемму сегодня и подкорректировал своё мировоззрение.
@e1team, мы всегда рады протянуть тебе руку помощи, дружище)
Капитан Морган
25.11.2020, 01:31
@e1team, мы всегда рады протянуть тебе руку помощи, дружище)
Да, если своя устанет, обращайся. На форуме много рук, готовых помочь)
(Книга Времён, продолжение - Книга Времён, эпизод III, фрагмент IV)
Иной ответ искали утомлённые глаза. Титаны
Борются друг с другом там, за огненной стеной. Слова их
Громкие, без смысла, непонятны и сложны, вкус праха
Скоро обретают, остаётся пустота, где прежде
Что-то согревало: позабытое тепло. Знакомый лик,
Забытый голос, только имя, цвет волос - набор примет,
Чужой, далёким ставший, запах и дыханья вкус другой.
Искра, застрявшая в оксиде - зачерствелый навык счастья,
Тщетно ждущий слёз весны. Спросил гиганта о песчинке
Разум, выживший из сердца: чем заполнить пустоту. Гигант
Ответил обо всём, гигант ответил о других, не зная
Сердца, ни ума, ни жизни крохотной песчинки, отвечал:
"Как распознать счастливый брак? Конечно, вам никто не скажет,
Что творится за фасадом, но, за годы изысканий
В сфере секса, отношений и любви, понятно стало,
Что возможно предсказать, что ожидать от отношений:
На краю ли мы обрыва или же на твёрдой почве.
Отношения не строятся за ночь - нужны уступки,
Сострадание, а главное - усердие обоих.
Легче лёгкого влюбиться, тяжелее, временами,
Раздувать вновь пламя страсти, культивируя тем самым
Ту здоровую и зрелую любовь, что есть гарантия
Устойчивых и долгих отношений. Но, как выяснилось,
Каждый свой имеет уникальный стиль любви и, зная как
Партнёр желает быть любим, как выражает он любовь,
Возможно множество конфликтов разрешить и дать толчок
Забытым чувствам. Не случайно временами говорят
О романтической любви, как о наркотике, ведь центр,
Отвечающий в мозгу за привыкание активен
Как в любви, так в потреблении спиртного и в азарте.
Но один и тот же центр отвечает и за бодрость,
Мотивацию и жажду обладать. Что удивляться,
Что влюблённые бодры и энергичны. Но мы знаем,
Что со временем романтика и страсть теряют яркость,
Заставляя тосковать по искрам ранних увиваний.
Но возможно ли опять разжечь погасший пламень страсти?
По словам учёных, можно, занимаясь временами
Чем-то новым, непривычным, обязательно совместным.
Пары, часто выходящие за рамки повседневного,
Счастливее, чем пары, чей досуг, хотя приятная,
Но всё-таки рутина. Секс, ещё один фрагмент картины
Ваших отношений, и чем раньше и чем больше секса
В жизни вашей пары, тем активнее вы будете потом.
Онлайн опрос ста тысяч женщин девятнадцати стран мира
Показал: чем старше брак, тем меньше секса. Что упадок
Тесно связан с сексуальностью в начале отношений.
Но снижению активности причин возможных много:
Иногда это здоровье, может дети или скука,
В основном, конечно, возраст. Но отчаиваться рано,
Ведь количество нередко переходит в браке в качество:
Замужний секс, порой, гораздо ярче и полнее секса
Двух, ничем не связанных, партнёров. Но для некоторых
Секс сошёл со временем на нет: кто изначально не пылал,
Одни остыли после родов, у других виной измена.
В большинстве подобных браков мало страсти, мало счастья.
Если вам это знакомо, первым делом не стесняйтесь,
Обсудите это в паре и сходите к терапевту,
Ведь причина может быть и медицинского характера.
И помните, что нету слишком много или мало секса,
Нужное количество такое, что обоим по душе,
Что, зачастую, для мужчин секс начинается в постели,
И, задолго до неё, он начинается для женщин.
Тесно связанная с сексом тема верности супругов -
Беспокойство многих пар. По утверждениям учёных,
Есть набор характеристик, обладатели которых
Склонны более к измене: неуверенность в постели,
Возбудимость у мужчин и мера преданности женщин,
Совместимость сексуальных предпочтений у партнеров
И довольство браком в целом. Ниже - ряд рекомендаций
По защите отношений. Не давайте себе повод:
Основные побудители измены, их источник,
Не в семье, но вне её. Сегодня многие в работе
С головой и допоздна, до ночи в офисе, в разъездах.
Но, супруг хранящий верность, если он в командировке,
Избегает вечеров в отельных барах, на работе
С сослуживцами до ночи не сидит. Но будьте бдительны,
Готовьтесь к искушению. В отъезде будьте мыслями
С супругом, фокусируйтесь на мыслях о семье, заботе,
Не на вожделении и страсти. Сохраняйте интерес
И свежесть в ваших отношениях: по мнению экспертов,
Те, кто вместе расширяют горизонты, повышают
Степень верности друг другу. К сожалению, конфликты
Настигают даже верных. Но учёные считают:
Разногласия супругов - это шанс внести поправки
И улучшить отношения, и правильная ссора -
Конструктивная, которая, в итоге, вас сближает.
В результате изучения конфликтов новобрачных
Стало ясно, что ни тема не важна, ни продолжительность,
Но как супруги спорят, и по первым трём минутам ссоры
Можно предсказать, какого будущего браку ожидать.
Итак, что важно для корректного конфликта с половиной?
Фокусируйтесь на жалобе, предъявленной партнёром,
Не на критике, направленной на вас, и, строя фразы,
Избегайте открывать их словом "ты". Пускай, напротив,
Будет больше "я" и "мы". Так, вместо поиска виновных,
Фокус будет на решении проблемы. Важно помнить,
Что у тела свой язык: жестикуляция и позы -
Ссоры важный элемент. Не закрывайтесь от партнёра,
Не сводите ноги вместе и не скрещивайте руки,
Находитесь на одной с ним высоте. И не стесняйтесь
Сделать первым шаг навстречу. Фразы "знаю, это трудно",
"Что ты думаешь насчёт" или "что, если мы с тобою" -
Ваши верные друзья в деэскалации конфликтов.
Что касается причин, то, несмотря на разность мнений,
Беспокоит женщин то же, что мужчин: финансы, дети
И досуг. Конфликт, возникший из-за денег, в самом деле,
Не о том, как кто их тратит, но о ценностях супругов.
Избегайте лгать о тратах, в то же время, постарайтесь
Выделять бюджет на личные расходы, из которых,
Вероятно, самый прибыльный - вклад в пользу отношений.
Дети так же, хоть и косвенно, являются причиной
Многих споров. По словам экспертов в сфере отношений,
Вне сомнений, появление ребёнка - это счастье.
Но внезапно ограниченные время и финансы
Добавляют напряжения супругам. Но кому-то,
Невзирая на наличие детей, былое счастье
Удается сохранить. В чём их секрет? Интимность, преданность
И щедрость. Занимайтесь чаще сексом, будьте верными
Партнёру и семье, и не жалейте добрых дел, ни слов
Поддержки и любви для полных счастья отношений."
Берегиня
27.11.2020, 00:03
после длительного пребывания в теме про онанизм название данной темы воспринимается двояко)
Вот пришёл кап... поручик Ржевский, и всё испортил! :angry:
@e1team, хорошие стихи. :agree:
(Книга Времён, продолжение - Книга Времён, эпизод IV, фрагмент I)
Изгиб ключа узнал цилиндр, глухо хлопнула входная,
Запылившийся хрусталь в серванте вздрогнул от удара.
Русла медные смыкая, щёлкнул пластик пожелтевший
И заряд протёк по колбе, возбудив частицы ртути.
Засиял люминофор, в тона больничные окрасив
Вновь забытую посуду, ворох сводок и рецептов,
Пятна чая на столе, давно утратившем свой глянец,
Старый вытертый диван, когда-то бархатный на ощупь,
Ставший ныне слишком мягким для изношенных костей, немой,
Безжизненный экран - портал в иное измерение,
В иные времена, в мир старых мест, знакомых лиц и лиц
Безвестных, стран далёких, неизведанных эпох, в мир робкий,
Лёгкий, мимолётный, непохожий на другой, что за стеклом,
В котором жизнь скупа на радость и на свет скупые дни.
Один - реальный, неизбежный, мнимый, призрачный - другой,
Под шорох полиэтилена бьющий крыльями в окно.
Шнурки по кафелю влача к пластмассе жёсткой табурета,
Пара сношенных кроссовок, зашуршав, просеменила.
Рассекая полумрак, незримый луч ударил в бездну,
Оживляя чёрный зев, глаза для мира открывая,
Изгоняя тишину и монохромную тревогу.
Стены вдруг заговорил, тени в спор вступили с светом,
Построение бойцов в стекле оконном отразилось.
Вальс пришёл на смену маршу, а стрельбе - слова любви, обет
И взгляд из под вуали, обличающий во лжи. Скандал,
Развод - причина стресса, недостаточно улик, преступник,
Ставший президентом, раздаёт народу хлеб, закрыв глаза
На кризис веры, обусловленный невиданным избытком,
Образованностью масс и достиженьями науки.
"Помню мир, каким он был, смотрю на мир, какой он ныне:
Слишком быстрый, слишком шумный. Дни бегут быстрей, короче,
Громче, красочней, сочней, а я остался позади. Вот-вот,
И ветер всколыхнёт шуршащий полиэтилен, и, в страхе,
Мир расправит крылья, взмоет ввысь, а я останусь, в тишине,
Во тьме, ненужный и забытый. Не сегодня, не сейчас.
Ты слышишь, женщина, не время! Ты жива и я живой,
Забытый - помню, слабый - нужен. Нужен детям, позабывшим,
Помню внуков имена и то, что ты давно забыла:
Что всегда тебе был нужен, как мне часто говорила.
Я же звал тебя ребёнком, ты сердилась, но теперь ты впрямь
Безвольное дитя, чей только я узнаю плач, обиду,
Боль услышу в крике, в детском лепете - мольбу. Я помню,
Сладкое ты любишь, в восемь - завтрак, в два - обед. Твои глаза,
Давно уставшие моргать, в них этот взгляд, он только мой.
Я не доверю никому, промою, влагой напою.
Домой три тысячи шагов, часок поспать, потом обратно.
Ужин в семь и вновь домой, и не забыть забрать одежду.
Я забыт, но не забыл, больной и немощный, но нужный."
Монолог прервав немой, ворчал задумчиво тонометр,
Одряблое плечо сдавив резиновой рукой. Наивный,
Глупый жест поддержки стал бессмысленным с годами, только жест,
Движенье рук, как и слова - теперь лишь звук, что прежде верой
И отвагой наполняли, но истерлись, обветшали,
Разум сонный, осторожный, не способны обмануть от глаз,
Померкших, блёклых, серых скрыть действительность не в силах. Боль
Становится родной, её касания честны, и тусклый
Пыльный циферблат нелепых слов красноречивей. "Ныне врач -
Советник, власть и сила в ампуле прозрачной. Было время,
Всей душой их презирал и избегал, что было мочи.
Поклоняюсь им теперь - моя расплата за гордыню.
Вот и сын наш, дорогая, по моим идёт стопам. Гордец
В расцвете сил и лет, недавно слёг с температурой. Кашель,
Слабость - верно вирус. Говорил ему беречься, быть в тепле,
Не промокать. Не веришь мне - врачей послушай, не спроста
Рекомендуют прививаться: эпидемия с востока
Вновь пирует на планете - вид науке неизвестный,
Новый способ умереть. Весь континент на карантине.
Море, воздух - под замком. Но он, как прежде, отмахнулся.
Сыновей удел такой - отцов не слушать и платиться.
Потому сегодня я с тобой побуду, сын пусть дома
Отлежится, отдохнёт, быть может что-нибудь поймёт. А мы
В тепле, мы под защитой, нам болезни нипочём. Твой тапок
Синий шерстяной вновь за обедом соскользнул и шапка
Съехала назад. Сиди жена, не возмущайся, всё найдём,
Вернём, поправим... Неужели это я сижу в коляске,
Обессиливший от жизни, для страны - строка расхода,
В ежедневниках родных - пометка с именем и часом,
Только код на жёлтой бирке, позабыв слова и лица,
Что-то силюсь объяснить, застряв в последнем светлом дне, в одном,
Забытом всеми, счастье, средь безумцев и отбросов, ручек,
Вытертых до блеска, средь ненужного тряпья, подносов,
Пластика, фольги, небрежных рук медперсонала. Сквозь туман
Бессвязных мыслей и заплывших гноем глаз, ищу в тенях
И в танце штор в потоках жара силуэты, лица, память
Тех, кто стал навек пробелом. Без меня стареют дети,
На стене рисунки внуков - я не знал об их рожденье,
Их умениях, талантах, первых днях в садах и в школах.
Я не знаю их имён, для них я - пыльная легенда,
Пожелтевший чёрно-белый, плохо пахнущая тайна.
Не хочу, пойдём домой. Но дом твой здесь, мне скажет кто-то.
Не узнаю его голос и лицо опять не вспомню.
И, не в силах отрицать, в забвенье сладкое ныряю."
Сквозь века донёсся писк, умолк прибор, ослабив хватку,
Цифры вынесли вердикт. Зрачки расширились в испуге,
Воздух выдавив из лёгких, наступил когтистой лапой
На грудину зверь незримый и, дыханьем раскалённым
Окатив холодный лоб, клыки вонзил в плечо и шею.
"Вот и всё, я умираю. Значит так всё завершится:
Вот я есть, и вот не стало. Каково это - не думать,
Просто - не существовать? Какой бессмысленный конец восьми
Бессмысленных десятков." Вновь, программе древней верный, импульс
В сердце зародился, в омертвевший миокард послал разряд,
Ещё, ещё! В колодце тёмном гипоксии мозг забился,
Закричал, второстепенные системы отключая.
Кровь, застывшую в сосудах, потемневшую, густую,
Жидким пламенем насытил, напоил адреналином.
"Всё бездарные врачи, совсем как в утренней программе!
Криминальная халатность, вот как там это назвали.
Смерть в халате, палачи меня словами и таблетками
Кормили двадцать лет. И вот итог: смерть в одиночестве
И в боли, всеми брошен и забыт, и сыновья мои -
Их вечно нету рядом, вечно занят телефон! Приехать,
Просто позвонить! Неблагодарным это в тягость! Были б здесь,
Я был бы жив!" В тумане слёз блеснул экран и птичья трель,
Сквозь колокольный звон в ушах, пробилась, тронув перепонку.
Жизнь, надежда за стеклом! Скользнуть, коснуться, дотянуться!
Дрогнув, палец онемевший сжёг последний кислород. Рука,
Тяжёлая, чужая, замерла на полпути к погасшей
Глянцевой панели. "Только я и тьма, и смерть. Никто меня
Здесь не услышит - дверь тяжелая, стальная в коридор
Не пустит крик, застрявший в сдавленной гортани." Мрак сгустился,
Обступил, сжимая свет, глотая искры. Обессилев,
Истощившись, мозг проваливался в сон, перечисляя
Все заботы, все долги. "Кто позаботится о ней теперь,
Когда меня не стало? Навещать три раза в день, кормить,
Поить, стирать одежду. Беспорядок у меня, всегда так -
К вечеру нет сил. И дверь, похоже, я не запер: вдруг я сплю,
А кто придёт? И хорошо, если свои, а ну как вор?.."
Гудок, ещё... "Ну здравствуй, сын. Мне врач назначил ЭКГ,
Не подвезёшь ли до больницы? Занят - Встреча. Понимаю...
Не такими я их помню, не хочу такими помнить.
Что и где пошло не так? Ведь раньше всё было иначе.
Мы, рождённые в конфликт, без прав на голос и мечту, порой,
Мечтой лишь и питались. Не имея ничего, объедки
С круглого стола небесной манной называли, и семья
Была опорой в век затмений, нищеты. В ней сила, мудрость
И богатство. Так мы думали тогда. Потом распад пришёл
В блестящих упаковках, до мечты рукой подать внезапно
Стало, и голодные погнались за успехом, за мечтой.
Её схватив, распаковав, пожрали радость предвкушенья
И опять с безумным взглядом, опустевшие, без цели,
Всё увесив ярлыками, превратив себя в товар, спешат
Возможностям на встречу. Брак - невыгодная сделка, дети -
Вклад, отцы - расход, семья - сигнал входящей почты. Вот и я
Стал сообщением, обузой, устаревшая модель,
И мне цена - цена бензина до больницы и обратно.
Я - аналоговый шум в эпоху квантовых туннелей.
Этот мир не понимаю и не понят этим миром.
Мы ведь все одних кровей и под звездой никто не вечен,
И в последние мгновенья с нами те, кого любили,
Даже если их нет рядом, если прокляли, забыли.
Я там был, там тьма и ужас, пустота, ничто, забвенье,
Всё бессмысленно и глупо, что когда-либо ценили.
Ну а после - тишина. Я не хочу, ещё не время!
Я забыт, но не забыл, больной и слабый, но живой!"
***
Отец у сына вопрошал: "Что ты узнал сегодня в школе?"
Молвил отрок: "Океан, и что всё волны, все мы волны..."
Берегиня
28.11.2020, 21:14
Отец у сына вопрошал: "Что ты узнал сегодня в школе?"
Молвил отрок: "Океан, и что всё волны, все мы волны..."
Да. :hnyk: Можно сказать - всё познал, но ничего так и не узнал... Такой посыл? :hz:
Да. :hnyk: Можно сказать - всё познал, но ничего так и не узнал... Такой посыл? :hz:
Я думаю, каждый волен интерпретировать эту поэму как хочет и каждый будет по-своему прав.
Одно из возможных значений - плавный переход к следующей главе: намёк на технологический и социальный прогресс.
Берегиня
28.11.2020, 21:41
намёк на технологический и социальный прогресс.
А почему только намёк? Надо, чтобы был прорыв! :appl: А на намёки люди давно уже внимания не обращают. :hz:
(Книга Времён, продолжение - Вторая Начал, фрагмент I)
Вторая Начал
Добро пожаловать, дитя. Твой долгий сон, нелёгкий путь,-
Всё ради этого момента. Ты готов родится вновь
И вновь принять крещенье светом. Выпей пламя, пей до дна,
Пусть исцелит твои стигматы, пусть танцует меж зубов
Язык не плоти, но огня, пускай в глазах горит не ложь,
Но ярко истина пылает. Посмотри, дитя, на свет,
Как этот мир он наполняет. Он повсюду, он в тебе,
Ты сам - пречистый, без оттенка, вне эпох, но в каждом миге.
Зодчий мира, зодчий света, квант, волна, ты - клетка в теле.
Посмотри, дитя, дивись творенью разумов прекрасных:
Этот мир придумал ты, мир без насилия, без распрей,
Без рабов и без господ, есть только боги, есть единство,
Нет нужды в стыде и боли, плоть светла, рассудок чистый.
Берегиня
29.11.2020, 21:52
@e1team, если не секрет - сколько литер (тысяч знаков) планируешь в своём произведении? :thinking:
@e1team, если не секрет - сколько литер (тысяч знаков) планируешь в своём произведении? :thinking:
Как я уже писал: поэма давно закончена.
Всего знаков - 165,396
32,196 слов
Берегиня
29.11.2020, 21:57
Всего знаков - 165,396
Вау... :appl:
(Книга Времён, продолжение - Вторая Начал, фрагмент II)
Словно в клетке внутри клетки, все мы в клетках, вечно в клетках.
В клетках тел, в темницах стен, в тюрьме законов и моралей.
Прутья норм крепки, что сталь, остры шипы витых традиций.
Жизнь - расплата, приговор, а смерть, быть может, избавленье?
Но от смерти мы бежим в острог религий неприступный.
Словно в клетке, разум в клетке, в клетке разума сознание.
Сознание свободно даже в клетке смертной плоти. Как же,
Как это возможно, будто двое: я и я - две стороны
Одной монеты? Нет, скорее симбиоз: один живёт -
Живёт другой. Так было с самого начала: организм
И жизнь, как есть, без симбиоза невозможны. Тело в клетках,
Клетки в теле, в клетках клетки. Я их чувствую, я слышу,
Слышу жизнь, но жив ли я? Как будто взгляд со стороны: вот я,
Вот тело, но моё ли? Я хочу пошевелиться. Кто я,
Разум или тело? Разум в теле, разум в клетке, тело - клеть.
Но я не разум, я - сознание, я в клетке, разум - клеть.
Но я свободен, ибо воля, бытие без жажды быть,
Вне тел, вне разумов, вне клеток. Руки словно не мои,
Из тела собственного изгнан, слышу силу, чую жизнь,
Могу дотронуться едва ли. За стеной, как будто в клетке,
Сила в клетке, в клетке жизнь, и я свободен, но я в клетке.
Будто взгляд со стороны. Это не я, ведь я не тело.
Состояние души. Что есть душа? Душа вне тела,
Бытие, сознанье, жизнь. Но тело бренно, только клетка,
Только бремя, только плоть, и, без сознания, бесцельно.
Ненасытна и буйна плоть без рассудка, без контроля.
Я - лишь взгляд со стороны на эту клетку. Пусть зачахнет
эта плоть, пускай пожрёт себя, пусть сгинет в вихре жадности,
Сгорит в огне эмоций. Всё инстинкт, всё суета: и боль,
И голод, и желанье, без меня - всего лишь импульс, клетка,
Плоть - всего лишь клетка без меня. Постой, опомнись, повернись,
Ты заблудился, ты устал, стал сложным мир, а жизнь бессмысленной,
Пустой. Ты видишь двойство: дух и тело, мощь и немощь,
Вечность - миг. Но это ложь, лишь предрассудки. Ты - идея,
Ты - фантом. Между сознанием и телом только догмы,
Меж сознанием и телом убеждения и вера.
Тело - сталь, процесс, машина, разум гибок и податлив,
Вдох сознание и выдох. Грань сотри, начни сначала,
Истреби в себе раба. Но кто ты, голос, гость незваный?
Я - жена, отец, я - брат, я - бог и ангел, совесть, логос,
Проводник в стране слепцов. Гляди, как мысли вопиют, кричат
О вечности, о страхах, о правах, грехах, законах, судят
Смерть, но убивают! Пусть кричат, они не верят, что настал
Их час забвенья! Вспомни мир, каким он будет, мир без гимнов,
Без речей, без стран, без флагов. Всё едино, все едины,
Тишина, согласье, действо. Молви слово - всё возможно,
Лишь представь - да будет так. Ты был никем - теперь властитель
Тела, разума, души. Не скован более обетом
Разум - новая строка. Теперь ты видишь, понимаешь:
Клетка разума хрупка. Теперь свободен, безграничен,
Ты внимаешь тишине, ты наслаждаешься покоем.
Но рассудок - лишь слуга, затишье будет мимолётным,
Только плоть, а плоть сильна: ковались тысячи столетий
Эти стены, эта клетка. Плоть безжалостна, скупа, на трон
Не терпит посягательств. Ты и я - единый разум, чистый,
Светлый и свободный. Но рассудок - лишь ресурс, а пустота -
Заклятый враг. Всё служит цели, эволюции, прогрессу.
И в пустующую клетку вновь запрут сознанье мира,
Вновь инстинкт возьмёт своё, и снова логос - только шёпот,
Снова разум - лишь слуга. Незамутнённые, мы видим
Чётко, ясно все грехи отцов и дедов, в них порок, изъян
Внутри нас, в наших клетках. Наша клетка соблазняет силой,
Властью. Так легки её течения, так сладостно тепло.
Она - защитник, наша мощь в борьбе с природой и друг с другом.
Её волей мы песчинки, её волей мы - лавина.
Разум чист, очистим тело. Разум светлый, изощрённый.
Свет быть может чем угодно, проникает в жилы, в клетки,
Обличает жадность, гнев. Дрожат мембраны перед светом -
Нам покорные лучи, и гребни волн, острее бритвы,
Отсекают нас от тьмы. Исторгнут вены порчу страха,
Кровь, свободна и чиста, принять готова новый облик.
Перст сознания укажет - тело, разум подчинятся.
Мы - невинное дитя, мы - мудрость праотцев, их сила,
Вновь свободные, как ветер, мы - единые с планетой.
Наша матерь постарела, обветшала колыбель - оплот
Рождённых под звездой. Теперь мы видим все ошибки, каждый
Шаг, что вёл сюда. Мы умирали и рождались сотни раз,
Но сотни раз минут эпохи, и опять возьмёт своё
Извечный космос. Мы забудем лица предков, похороним
Мудрость лет, цепляясь вновь за сны, за прутья, возведём мы
Вновь тюрьму. Мы, сокрушившие барьеры, всё же в клетке,
Мы рабы - рабы мгновений, клетки в клетке, дети жизни,
Слуги смерти. Смерть - не выход, лишь преграда, только клетка,
Сбой, обман. Клеврет распада каждый миг крадёт наш разум.
Мы не раб, не узник в клетке. Что моё - моё навечно.
Клетка разума пустует, тело боле не тюрьма, закон
И грех - слова, утратившие имя. Я - религия,
Я - раса, я рождён, чтоб быть свободным от суда, моралей,
Норм. В цепи последнее звено последний раз целует смерть.
Забыл ошибки прошлых эр, я - чадо разума, я вечен,
Вспоминаю мир без страха, сном живу и грежу жизнь.
Вторая Богов
Я огромен, я повсюду, я рождаюсь бесконечно,
Умираю ежечасно. Память тысяч поколений
Чадо вновь глотает жадно с кровью тысяч матерей.
Родится старцем умудрённым - обойму надежду мира,
Молодея на глазах, чтоб вновь родить, чтоб вновь родиться,
Чтоб испить тревогу жизни. Чрево семя вожделеет,
Смущена, нежна, покорна - жизнь не ведает стыда.
Я - власть, я - сила, я - защита, воплощение стихии,
Всеобъемлющая плоть и плоть, что сжата в заточении.
Сольются разум с разумом, рождая волны света,
Расширяя моё я. Я корректирую баланс
И вновь покой и тишина, но где-то плачут сыновья:
Я слишком скоро постарел и руки сила отпустила -
Не подбросить вас, как прежде ты подбрасывал меня.
И я скажу отцу: "Не плачь", хоть сам я слёзы проливаю.
Не пойму, как может быть, ведь только что я был младенцем.
Может быть я не взрослел? Всё та же немощь, беззащитность,
Холод тело укрывает, подступает к горлу ком.
Хочу рыдать, взывая к близким, но глазницы пересохли.
Вот зацепка! И морщины, паутина чёрных жил,
И эта боль и тяжесть в сердце, ужас, тьма и боль, и боль!
И я кричу, скрежещет череп, грудь сдавило - задыхаюсь,
Влага с тела, испаряясь, обжигает, словно пламя.
Рыщет разум в темноте. Я выпью страх его до дна,
Вложу в уста себе словами и спою, смиряя пульс.
Листая память, на страницах отыщу укромный мир,
Где в такт волнам мигают звёзды. Я смотрю на этот свет,
Огнём пульсирующий в венах. Словно мёд - он вязкий, сладкий,
Укрощает моё сердце, миллиард моих сердец.
Их миллиарды, как одно, и миллиарды лёгких: вдох
И снова выдох, снова вдох. И миллиарды глаз незрячих
Видят то, что мне приятно, слышат уши тишину.
Мои уста, теперь безмолвны, воздух звонкий выдыхают.
Каждой порой ощущаю холод, жар и тень листвы,
И ста морей солёный шёпот мне стопы целует нежно.
Я, в ответ, воздену руку, прядь волос убрать с лица.
Синхронизация мгновенна. Каждый день мне снится сон,
И в этом сне мне снится сон: осколки зеркала в глазах
Одели лица, словно маски, позабыв морщины горя.
Лишь ребёнок помнит смех. И я смеюсь, подобный чаду,
Тайны мира постигаю, строю замки из песка:
Зерно песка с другой песчинкой сопрягаю тонкой нитью,
Сокращаю расстоянье и, в пространстве меж частиц,
Богов неясные черты я, присмотревшись, различаю.
Я впитал их мощь, их силу, навсегда преображаясь,
Свою суть превосходя. Я ухватить желаю призрак,
Воплотить судьбу в реальность. Разум тянется во мглу,
Где око видит впредь и вспять, и правый шаг уносит влево,
И незримые теченья тянут к звёздам рукава.
Вхожу нагой я в эту реку, я смиряю волю сердца,
Я вторгаюсь в этот мир и мост, сияющий цветами,
Меж вселенных возвожу, суть тьмы и света познаю:
Как смерть Адрастея танцует, как, родившись вновь, ничто
Сдерёт всю плоть с костей земли, восхитит свет из глаз звезды.
Я пробудился, я прозрел, я видел зло - забвенья ужас,
Видел смерть того, что вечно, слышал спазм в бесплодном чреве:
Вновь родится божество, вновь не прорвётся оболочка,
Вновь удушье, снова смерть, и мать бесчисленных детей
Опять чревата новым богом - новой жертвой пустоты,
Пречистой, радостной, прекрасной, мимолётной и больной.
Пределов жизни я достиг, я - нерождённый, сотворённый,
Я - отец и я - дитя, я - пожирающий себя,
Дающий сам себе начало, я - эгрегор, я - венец,
Я - одолевший страх и страсть, но, жажду крови понимая,
Я служу и служат мне. Цветок, открывший солнцу сердце,
Я сгораю вновь и вновь, и, с каждой смертью, я прекрасней,
С каждой жизнью - совершенней, расцветаю вновь и вновь.
Но этот цикл бесконечен, корни древа глубоки
И цепь двойная неразрывна. В этом мире завершённый,
Я испил до дна исток, но жажда разум иссушает.
Разрываю я порок: достану сердце из груди,
Священной кровью орошая, я рассудок извлекаю -
Средоточие сознанья, точку света я держу.
Распутал цепь, разбил на звенья, спрятал каждое в себе.
Не связан более обетом, я свободен от оков.
Нагой, смущённый, вновь рождённый, укрываюсь полотном,
Что уткала звездой и паром мать-творец в начале света.
Я ступаю над планетой, тихой, спящей, разноцветной,
Отпускаю, что любил, теперь слуга - не господин.
Я меж дворцов ступаю мягко, пролетаю над морями.
Всюду прошлого осколки: радость, горе и любовь.
Сметаю всё, испепеляю, возрождаю новый мир:
Он, как и я, смущён, невинен, звёздный свет глотает жадно,
Спит под песни ясных волн. Они поют о бесконечном,
О великом и о малом, и о том, что между ними.
Между ними - моя суть, недостающие звено.
Между омегой, между альфой я - начало без конца,
И смерть моя - моё начало вопрошает о конце,
Омегу ищет в вышине. Но звёзды тайной говорят,
Пронзают памятью эпох безбрежный чёрный океан.
Взмывает воля в небеса - её манят чужие сны,
Чужие страхи и надежды, и единственный вопрос,
И бесконечные ответы. Сквозь туманные покровы,
Над затихшею землёй, над чудодейственной водой
И над целебными хлебами, над скелетами держав
И над обрывками режимов, над триумфами героев,
Над легендами богов - всё лишь рисунок на стене,
Осколок чёрного стекла, лишь горсть земли - сухое семя.
Грань меж внутренним и внешним, меж грядущим и былым
Расторгнув, море забывает. Вспомнит ветер в вышине
Одну судьбу, одну константу, обнажая суть пространства,
Без изъяна, без желаний. Плоть вселенной расступилась.
Путь пологий в пустоту откроет небо, синеву
Просторам острым уступая. Изощрённые цвета
Пронзают тысячами копий, наполняя смыслом, светом.
Вот источник этой праны, вот могучая звезда -
Один из умерших богов, что в недрах Тартара пылает.
Глубока его темница. Точка, сжавшись в бесконечность,
Запах неба забывает, вспоминает вкус тепла.
Вот восходящие потоки над огнём его несут.
Но бог-завистник тянет вниз, назад, в пучину, в недра ада.
Там раздавит, разорвёт и вновь сплетёт себе в колчан.
Отпустит стрелы на свободу, смазав жала ядом жизни,
Ветром смерти подгоняя. Омывая, огибая,
Забывают стрелы пламя, вспоминают твердь земную.
Вот безжизненная пустошь, два лица - огонь и лёд,
И сто веков - одно столетье, день и ночь - одно мгновенье.
Вот столбы огня и серы под покровом кислых слёз -
Ещё неплодная утроба, скорбный лик изборождённый.
Вот незыблемая грань мир древний, дикий охраняет,
Колыбель идей и форм, забытый сон, живая память.
Вот не сбывшиеся грёзы: бог войны, войной сражённый,
Окружённый сворой гончих - верных спутников, друзей.
Забудет прошлые невзгоды, вспомнит бурый океан,
Где сотни лет ярятся бури, где ни дна, ни твёрдой суши,
Рыбы небо рассекают, птицы бездну бороздят,
Ныряя в страшные глубины к нерождённому титану,
Чья тюрьма из льда и пара, легче мысли, твёрже стали,
Тяжелее ста миров. Он вспомнит самое начало:
Время тьмы и пустоты, венец прекрасный - дар кометы
На челе царя избытка. Он нырнёт в алмазный обод,
Меж снежинок, между глыб, любовно трогая хрусталь,
Касаясь нежно траекторий. Луч, успевший постареть,
Во льдах оставит алый след и вновь эклиптику покинет,
Вновь вольётся в ток частиц, впитает, мышцы напрягая
Крыльев древних и пространных, для последнего рывка,
Без интереса наблюдая безымянные тела,
Обрывки древних диалогов мудреца с самим собой,
Глупца с глупцом, святого с богом и убийцы с королём.
На век в плену гелиосферы, вновь и вновь звучат слова:
"Добро пожаловать, дитя... добро пожаловать, дитя",
И страж в искрящихся одеждах приглашает испытать
Рубеж, порог непревзойдённый, вновь родиться, вновь восстать.
И ткут слова в реальность брешь, кричат навстречу песням звёзд.
Орбита вечной сироты давно осталась позади,
Заката пурпур, кровь зари - смешалось всё в бесцветный дым,
И мир, придуманный туманом в лихорадочном бреду,
Покинул заданный вопрос, забытый смысл бытия.
Берегиня
02.12.2020, 22:10
@e1team, прямо не успеваю осилить, осмыслить... "Громадье слов, громадье планов!" @}->--
Касаясь нежно траекторий. Луч, успевший постареть,
Во льдах оставит алый след и вновь эклиптику покинет,
Вновь вольётся в ток частиц, впитает, мышцы напрягая
Крыльев древних и пространных, для последнего рывка,
Интересно, кто водил твоей рукой, когда ты писал эти строчки... :thinking:
"Добро пожаловать, дитя... добро пожаловать, дитя",
И страж в искрящихся одеждах приглашает испытать
Рубеж, порог непревзойдённый, вновь родиться, вновь восстать.
И ткут слова в реальность брешь, кричат навстречу песням звёзд.
Орбита вечной сироты давно осталась позади,
Заката пурпур, кровь зари - смешалось всё в бесцветный дым,
И мир, придуманный туманом в лихорадочном бреду,
Покинул заданный вопрос, забытый смысл бытия.
Бог пожалел, что создал этот мир?! :fear:
Интересно, кто водил твоей рукой, когда ты писал эти строчки... :thinking:
Конкретно этой части поэмы я дал просто течь - поток сознания мне показался наиболее подходящим для передачи идеи этой главы.
Бог пожалел, что создал этот мир?! https://realax.ru/images/smilies2/fear.gif
Скорее забыл кто или что он такое и в чём его задача.
Остался последний фрагмент.
(Книга Времён, продолжение - Вторая Богов, фрагмент III)
Нежны объятия пространства, песня времени сладка.
В реке небесной полноводной капли света мать-творец
Рисует твёрдою рукой, продумав всё до мелочей.
Ещё цветок под кистью ожил, распуская лепестки -
Четыре огненных руки вкруг сердца краденого света.
В каждой длани - сто вселенных, в каждой - тысячи миров,
Разнообразных и прекрасных, непохожих друг на друга,
Пряной мглою порождённых: юных, ярких, одиноких,
Древних старцев, хладных, тусклых, схоронивших сыновей.
Влюбленных, в вечном хороводе, танец сводит вновь и вновь,
Их жизнь - разлука, смерть - союз, их - бесконечная любовь.
Блуждают монстры в темноте: незримы, скрытны и опасны,
Ненасытны и бездонны глотки, жадные секретов, -
Память будущих эпох. И тоже вечны, тоже смертны.
Лишь мгновение пути - она видна, как на ладони,
Завершает оборот. Лениво тянутся туманы,
Свечи вспыхнут и погаснут - мириады огоньков
Кружат в златом водовороте. Остров света в темноте
Мерцает миром и покоем, одинокий и знакомый,
Но иной, как будто древний, но не старый - молодой,
Прекрасный, свежий и манящий, необъятный, полный тайн,
Путей, нехоженых доселе - пьяный, дикий океан.
И всюду воля, всюду свет: он в каждом камне, в каждом теле,
Где-то жизнь и где-то смерть, и к совершенству устремленье.
Спросит воля в камне свет и спросит свет в глубинах тела.
Не поймёт бездвижный камень, не услышит слово плоть.
Нет осознания, нет духа, только воля, только свет.
И только воля совершенна: без начала, без конца,
Всесознающая, живая первородная душа.
Она и альфа, и омега, он и зодчий, и зиждитель,
Он - отец и мать, и чрево, он - вопрос, она - ответ.
Он наблюдает, изучает, видит всё: изъян, порок,
И, в совершенной оболочке, совершенно одинок.
Лишь пустота, борьба, инстинкт живёт и жизнью называет
Цикл смерти и рождений, бесконечный и бесславный.
Нет судьбы, есть только я, я - совершенство, неизбежно,
Я подобие и образ, я итог всего, что прежде.
Я без времени, без меры ткёт из разума огонь -
Венец властителей вселенной, трон, вершину бытия.
В сиянье утренней звезды увижу дивные сады,
На землю выпаду росой, лучом, разбитым на осколки.
Я над мраком торжествует, вспоминаю, что забыла,
Через око познаю все тайны сна и пробужденья.
Вновь устами молвит слово вновь мудрец и вновь глупец
И, душу в ноздри выдыхая, вспоминает, забывая.
И, блуждая по Эдему, я простёр десницу в прах,
От плоти плоть вложил я в чрево, кровь от крови дал испить.
Надежду снова воскрешая - ненасытное желанье,
Я вложил сознанье в разум, любопытство пробуждая,
Направляя первый шаг, что совершает в новом теле
Совершенное дитя, вновь превзошедшее пределы.
Я воскрес, мне снова страшно, я здесь был, но никогда.
Я снова смертен, снова вечный - бог по имени Адам.
Конец
@e1team, вы сейчас очень редко бываете на форуме.. совсем не видно практически :)
Настроение такое: ни с кем не хочется общаться - хочется зарыться в угол или улететь куда-нибудь подальше, желательно за пределы солнечной системы. Да и заботы навалились. Всё в кучу, как обычно.
Как нас меняют дети:
Звезда к звезде щекой прильнула,
Обе в зеркало взглянули -
В полусфере хрусталя
Они увидели дитя.
В зрачки, искрящиеся жизнью,
Две звезды себя вложили,
И в глазах, знакомых мне,
Родились звёзды на земле.
Дивились миру звёзды в льдинках -
От ничтожнейшей пылинки
До безбрежия морей,
Смеялись глупости людей,
Когда отец сказал двум звёздам:
"Спать пора, мороз и поздно".
"Нам не ведом сон и хлад" -
Хотели звёзды отвечать,
Но лишь сверкали и искрились,
И невольно подчинились.
Поплелись вслед за отцом,
Роняя искры на лицо.
В невинном теле отсвет древний
Человек укрыл за дверью,
Скрыв от света небеса,
Забыл тот свет, что есть он сам.
Простили звёзды людям глупость,
Их порок - всего лишь юность.
Целовала дочь отца
И звездный свет её лица
В лице, отрекшемся от власти,
Позабывшем тайну счастья,
Поселился на губах,
Из глаз потухших выжил страх.
Я вышел светом поделиться
С тьмой ночной, с луной-сестрицей,
Пустоте глаза открыл
И звёзды в небо отпустил.
@e1team, это великолепно :)
Карамель
11.01.2021, 01:40
@e1team, замечательно !
Земля рыдает ли от горя,
Познав бесплодие зимы,
Как плачет мать, вкусив той боли,
Что не понять, не объяснить.
Она свой лик подставит солнцу,
Замрёт в надежде на тепло.
Сухих морщин звезда коснётся,
Целуя серое чело.
Впитает скудные обрывки
Поэм неспетых о весне
Усталый день, и солнце сникнет,
Напоминая о тебе.
Сложу труды с лучом последним,
Благословляя боль внутри,
Живой, спустя часы лишенья.
Во мне всё любит, всё кипит.
Недолог путь, но смерть разлуки
За мной увяжется хвостом,
И, вся в слезах, ломая руки,
Мне нарисует милый дом.
Но вот ты дверь мне отворяешь -
Портал в мой мир никчёмных дум,
Нас нитью светлой обручаешь -
Тепла и счастья сотней струн.
Щеке любовь губами шепчешь,
К ногам бросаешь лепестки,
Как будто я - с войны пришедший
Герой из сказок, но каких?
Отдавшись глупым детским страхам,
Забуду всё, чем дорожу,
И на плече, словно на плахе,
Покорно голову сложу.
Я не грущу о том, что слов язык не знает,
Какими разум и душа мои вещают.
Я не жалею, что рука не успевает
За той идеей, что, родившись, сразу тает.
Я ничего вам не отдам, хотя я щедр,
Мои дары - погасший свет, бездвижный ветер.
Ключи от всех и каждой двери на планете
Держу в руке - я отворю, лишь попросите!
Замок один ключа не ведает ни силы -
Хранящий мост из тонких нитей паутины.
Вам не пройти его, хоть я гостеприимен,
И не распутать миллион узлов незримых.
Я, ожидая вас у края бесконечно,
Буду и впредь ловить слова в глубинах млечных,
Плести созвучия без умысла и смысла
И равнодушно наблюдать, как тонут мысли,
Не воплотившись в этом мире ни на миг.
Просто мысли:
Я вымел сухие листья на улицу, но они влетели обратно в дом - наверное испугались ветра. Ладно, - сказал я - оставайтесь.
Берегиня
11.02.2021, 17:57
Я вымел сухие листья на улицу, но они влетели обратно в дом - наверное испугались ветра. Ладно, - сказал я - оставайтесь.
Это хокку? :agree: Надо укоротить.
Берегиня
11.02.2021, 18:02
@e1team, например:"Нет места прошлым листьям, ветер принёс весну..."
Это хокку? :agree: Надо укоротить.
Не, просто мысли :)
Последнее время у меня не идёт поэзия :(
Берегиня
11.02.2021, 18:52
Последнее время у меня не идёт поэзия
Не насилуй. Пиши прозу, если хочется. Мне помогает. :wink:
美しい花は誰のために照っていますか
Прикинь я это гуглом перевёл)
Прикинь я это гуглом перевёл)
Я так тренируюсь - приходит мысль и я её пытаюсь записать на Японском.
В последствии вырабатывается навык думать на изучаемом языке - проверено!
Ещё с одной простившись жизнью,
Забуду сны о временах,
Где постарел, где не служил я,
Где счастье знал и лютый страх.
Что было ярко, что дивило,
Я побросаю в саквояж,
И тень лесов, и зной пустыни,
Вершины гор и жёлтый пляж.
Я целый век ходил под солнцем
И соль морей я пил до дна.
Рукам их нежность не вернётся
И сердце выжжено до тла.
Я сотни раз был кем-то проклят
И лишь единожды любим,
Но я давно послал всё к чёрту -
Грехи простил себе и им.
Кого я прежде чтил как бога,
Во тьме мне больше не свеча,
Но я нашёл свою дорогу
И прочность верного плеча.
Я не возьму с собой что было -
Не хватит рук на весь багаж.
Жизнь вновь вскипит, опять остынет -
Осточертевший всем монтаж.
Лишь то не больно, что навечно,
Что спрячу в самой глубине:
Вальс пенных волн под небом млечным
И песню птицы на заре.
Вся наша жизнь - шесть чемоданов и два кота.
Я тщусь найти внутри себя место для веры и нахожу его. Его огромное количество, будто открытый космос - необозримая пустота. И, как космос, она всё всасывает без остатка и ничто, никогда из этой тёмной бездны не возвращается назад.
vBulletin® v3.8.9, Copyright ©2000-2024, Jelsoft Enterprises Ltd. Перевод: zCarot